– Он самый, – кивнул я. – Те самые маленькие пластиковые штучки, что соединяют сиденье с унитазом. Они есть у всех. Это миллиарды прибыли. И на эти миллиарды он покупает местные телеканалы. Короче, главное – это то, что папа старается нас защитить. Чтобы наши лица не мелькали в новостях, а он сам мог сосредоточиться на спасении наших жизней.

– Надежда умирает последней, – вздохнул Касс, пнув попавший под ногу камушек.

Я улыбнулся. То была первая его позитивная мысль за весь день.

– Между прочим, это одно из любимых папиных высказываний.

– Это знак! – усмехнулся Касс. – Я определенно подхожу вашей семье!

Я положил ему руку на плечи, и какое-то время мы шли молча между деревьями.

Когда Касс вновь заговорил, его голос был тих и слегка дрожал.

– Сложно оставаться оптимистом. Как у тебя это получается?

– Я составляю список всего хорошего, что со мной случилось, – ответил я. – К примеру, под номером один идет обретение брата.

– А что под номером два? – спросил Касс.

– Мы оба хорошо себя чувствуем, – задумчиво протянул я. – Обходимся без процедур. Твоя очередь.

– Ну… – замялся Касс. – Номер три, вдруг все это просто раз – и закончится? В смысле, может, люди из Института Караи все нам наврали – ну, про то, что нам нужны эти Ысулукол?

– Илукол, – поправил я его.

Касс засмеялся.

– Номер четыре, тебе все лучше удается говорить на наизнанском.

Я свернул с тротуара на протоптанную между деревьями тропинку, что спускалась к реке.

– Сюда, так будет еертсбы… еебыстр… быстрее.

– Погоди – что? Но там же река! – удивился Касс. Идя за мной, он брезгливо дернул ногой, отпихивая с тропинки старую бейсбольную перчатку, прикрытую банановой кожурой. – Гадость какая. А нельзя было дойти по Смит-стрит до Уэйли, а потом по Рузвельт? Или не заходить на Рузвельт, а срезать через парк?

– Даже я не знаю мой район так хорошо! – бросил я через плечо.

– Дождись, когда я научусь кататься на велосипеде, – проворчал Касс. – Тогда у нас будут куда лучшие варианты. И я не буду выглядеть таким ослом.

– Ты не осел, – возразил я.

– Я единственный ребенок в стране, кто не умеет кататься на велосипеде! – взвыл Касс.

– Да, но… У тебя было немного иное детство.

– Его у меня вообще не было, – буркнул Касс. – Попробуй сам расти нормальным ребенком с родителями-преступниками.

– У-ХУ-У-У… У-ХУ-У-У! – раздался вдруг зловещий крик.

От неожиданности я резко остановился.

– Круто, – восхитился Касс, врезавшись мне в спину. – Сова?

Между покачивающимися листьями показалась клетчатая рубашка, а следом появилась круглая улыбающаяся от уха до уха физиономия Барри Риза.

– И что это у-ху-у-у нас ту-у-ут?

Он выпрыгнул на тропинку перед нами – ну, если это замедленное перемещение упакованной в дорогую одежду девяностокилограммовой откормленной туши можно было описать как «прыжок».

– Не сова, – сказал я. – Просто идиот. Касс, познакомься с Барри Ризом.

– Сыном Дональда Трампа? – уточнил Касс.

Барри проигнорировал этот комментарий, а может, он просто был слишком занят обдумыванием своего следующего шага. Барри плохо удавалось делать два дела одновременно. Он поднял к моему лицу пухлую ладонь и показал три пальца, затем пять и, наконец, один.

– Сколько пальцев? Слышал, у тебя какие-то психические проблемы, типа память потерял. Хочу проверить, как ты, в порядке, Мальчик Амнезия?

Примерно три сотни школьников Бельвиля от подобного приветствия затряслись бы как осиновые листья. Но после столкновения с зомби-убийцами, грифонами со смертельно острыми когтями и плюющимися ядом виззитами Барри Риз меня не пугал.