- М-м-м, - промычала, задумавшись, Алена.

Если быть откровенной, в этот раз музыка ей совершенно ничего не навевала. Разве что...

- Как будто... предупреждение, - сказала она.

- Какое? – спросил Митя.

Алена посмотрела на него, поморгала и ляпнула первое, что пришло в голову:

- Штормовое.

Митя перестал играть и, одарив Алену укорительным взглядом, вздохнул.

- Ты ничего не понимаешь в музыке, да? – констатировал он.

Алена секунду подумала, потом спросила, решив сыронизировать над ребенком:

- А если скажу «да», ты не станешь со мной дружить?

В этот раз помолчал Митя. Немного поглядев на нее с любопытством и осторожностью, перевел взгляд на клавиши рояля.

- Можешь не разбираться в музыке, - самым искренним тоном сказал он. – Буду с тобой дружить и так.

Алена настолько растрогалась, что едва не бросилась его тискать.

«Жуть, какой милый ребенок! – умилялась мысленно она. – И как он только может быть сыном этой пожирательницы чужих отцов?!».

- Сыграй еще что-нибудь, - попросила она в приступе внезапно вспыхнувшей сестринской любви к этому мальчишке; Алене даже подумалось, что иметь милого младшего брата вовсе и не плохо.

- Хорошо, - послушно сказал Митя.

Его пальцы снова коснулись клавиш и затанцевали. Музыка резко распахнула двери и заструилась повсюду. Сначала сдержанно, а следом – все больше и больше заполняя собой окружающее пространство.

- А это что?

- Тоже Шуман, - ответил Митя. – Соната соль минор.

Алена действительно плохо разбиралась в музыке, тем более в классической, но даже такая невежда, как она, не могла не понимать, насколько хорошо играет Митя. Он не был мальчиком, который, проучившись в музыкальной школе без году неделя, хвастовства ради играет соседским ребятам «Кошачий вальс». Когда Алена следила за его руками, порхающими над клавишами, ей казалось, что музыку создает не инструмент – что звуки слетают с пальцев пианиста.

Она уже хотела спросить, во сколько лет Митя начал играть на фортепиано, но не успела – где-то в доме раздался собачий лай. Девушка в первый момент удивленно застыла, а спустя несколько секунд поняла: пес не лаял, он подвывал – подпевал по-собачьи.

- Это Шумка, - ответил на ее недоумение Митя. – Каждый раз, когда он слышит эту сонату Шумана, он начинает завывать. Почему-то она ему больше всего нравится.

«Пес по кличке Шумка имеет слабость к Шуману? – весело подумалось ей. – Вообще не удивляюсь».

Опустив руки на колени, Митя несколько секунд смотрел на Алену. Потом спросил:

- Значит, ты теперь моя сестра?

Алена никак не могла прочесть мысли этого ребенка. Выражение его лица и взгляд были безмятежными как чистейшая родниковая вода. Будто обычные человеческие эмоции были ему просто чужды. Он злился? Был рад? Насторожен? Или взволнован? Ни на один вопрос нет ответа. И в то же время Алена ни за что не назвала бы этого мальчишку равнодушным, потому что не может быть равнодушным тот, кто умеет извлекать из музыкального инструмента такие разные и сильные эмоции.

- Сестра, - подтвердила Алена. – Ты против?

- Нет, - просто ответил Митя. – Я не против, чтоб ты была моей сестрой.

Алена вдруг почувствовала, что улыбается.

«Чему я радуюсь? – мысленно недоумевала она. – Я тут задерживаться не собираюсь. Добьюсь, чтобы папа прозрел, и мы с ним вернемся домой. Просто этот ребенок слишком милый...».

- Слушай, а где здесь столовая? – спросила Алена. – Все, наверное, уже там?

Митя покачал головой.

- До завтрака еще полчаса. Но если хочешь, я могу отвести сейчас.

Алена живо подняла руки, выставив их вперед ладонями.