Уильям Максвелл: В той мере, в какой речь идет о нынешнем населении Нью-Йорка, следует отметить разницу между людьми, которые приехали в город, будучи взрослыми людьми, и теми, кто родился и вырос здесь. Ибо детство в Нью-Йорке – это особый опыт. Достопримечательности для одних – всего лишь ориентиры для других. Мальчишкой Джерри Сэлинджер играл на ступенях общественных зданий, которые человек, не родившийся в Нью-Йорке, сразу же узнал бы, а Джерри никогда не придавал им особого значения. Он катался на велосипеде в Центральном парке. Он падал в главный пруд Центрального парка. Универмаги Macy’s и Gimbel’s, почти обожествляемые взрослыми, для него по-прежнему оставались игрушечными магазинами, в которые его водили на Рождество. А жизнь на Парк-авеню просто означала только то, что, отправляясь в отпуск, надо ехать на вокзал Гранд-Сентрал на такси[45].

Эберхард Элсен: Когда Сэлинджер родился, его семья жила в доме 500 на Западной 113-й улице, затем в Северном Гарлеме по адресу: Бродвей, 3681, затем перебралась обратно на Морнингсайд-Хайтс, в дом 511 по Западной 113-й улице, потом – в Верхний Вест-Сайд, в дом 215 на Западной 82-й улице. Наконец, с осени 1932 года, семья обосновалась в Верхнем Ист-Сайде, в доме № 1133 на Парк-авеню, на углу Парк-авеню и Восточной 91-й улицы, в общем, в том же районе, где проживали богатые родители Холдена Колфилда.

Майкл Кларксон: Вежливый ребенок-интроверт, Сэлинджер любил действовать, писать и совершать долгие прогулки самостоятельно.

Шейн Салерно: Дорис Сэлинджер говорила своей племяннице Маргарет Сэлинджер: «В детстве твой отец и я были лучшими друзьями».

Дорис Сэлинджер: Мама никогда не рассказывала тебе историю Маленького Индейца[46] про Сынка? Как-то днем я должна была приглядеть за братцем, пока мама ходила за покупками. Ему было тогда три, самое большее, четыре года, а мне – около десяти. У нас вышла большая потасовка из-за чего-то, не помню уж, из-за чего именно, но Сынок так разозлился, что собрал свой чемодан и убежал из дому. Он всегда убегал. Когда несколько часов спустя мама вернулась домой из магазинов, она нашла его в вестибюле. Он был одет в индейский костюм, с ног до головы, на которой красовался головной убор из длинных перьев. Он сказал: «Мама, я ухожу из дома, но задержался, чтобы попрощаться с тобой». Когда она раскрыла его чемодан, она увидела, что тот полон оловянных солдатиков… Они всегда были очень близки – Сынок и Мама, Мама и Сынок. Папа всегда оказывался в невыгодном положении[47].

Дэвид Шилдс: Название, пожалуй, самого знаменитого рассказа Сэлинджера стало отзвуком одной из немногих коротких историй об отношениях Сэлинджера с отцом. На пляже Сол держал Джерри в воде и просил его искать «рыбку-бананку».

Марк Хауленд: В очень многих рассказах и повестях Сэлинджера родителей фактически нет. В рассказах о семье Глассов мы читаем о сильной любви, но никогда не встречаем в них Леса и никогда не видим, чтобы Лес и Бесси, отец и мать, как-то взаимодействовали друг с другом.

Шейн Салерно: Вскоре после его бар-мицвы Джери и его сестре Дорис сообщили о том, что Мириам – не еврейка по рождению. В семье Сэлинджеров праздновали и Рождество, и Хануку.

Джин Миллер: Думаю, у него были большие нелады с отцом. Он никогда не рассказывал мне о том, что его отец занимается торговлей копченостями. Он всегда говорил мне, что отец торгует сырами и очень хочет, чтобы сын присоединился к его занятию, но у него нет ни малейшей склонности к торговле сырами, что, как я думаю, и было причиной многих трений.