– Идем, идем, – поторопил Кузьмич.
Сергей покорно шел следом, рассуждая о том, что будут пытать или нет, неизвестно, а вот если он сейчас сдернет, то, догнав, его затопчут просто из спортивного интереса.
Прошли калитку, вот двор с бегающими курами, низкие сараюшки с карликовыми входами: чтобы туда войти, нужно не то что наклониться, а просто пролезать, как в окно. Все это проплыло перед глазами Сергея, как в тумане. В животе нехорошо холодело…
Скрипнули серые доски крыльца, взвизгнула дверь (да что здесь, про смазку не слышали?). Прихожая (или как там она называется в избе?) была завалена разными очень нужными вещами, там имелись: бочка деревянная, длинные палки, видимо, черенки для вил, лопат, грабель, в общем, крестьянский инвентарь, еще покосившийся буфет. На противоположной стене вырезано маленькое окошко величиной с портсигар и прибито множество полок, заставленных посудой: горшками, тарелками…
– Сюда, сюда…
Слева открылась дверь, низкая, но широченная, практически квадратная. Терзаемый нехорошими предчувствиями, Сергей с провожатым, наклонившись, вошли в жилище…
Почему, интересно, так места мало? Вроде бы строй не хочу…
Избушка, действительно, не удовлетворила бы даже измученного хрущевкой горожанина. Метраж где-то квадратов двадцать вместе с кухней. Еще четверть пространства съедала огромная печь, разинувшая пасть справа. Потолок сразу за дверью был крайне низкий, прямо тер макушку не такому уж и высокому Сергею. К счастью, немного погодя поднимался до приемлемого уровня. Хотя рукой до него можно было достать без проблем. Антресоль? Как здесь вообще живут?
Было довольно чисто.
– Проходи, присаживайся… – В голосе Кузьмича ничего настораживающего, но Сергею сейчас везде мерещилась засада. А куда тут присесть можно?
Наискось от печи под полочкой с иконами стоял массивный стол из гладких некрашеных досок. От двери до угла и оттуда вдоль окон протянулась врезанная в стену широченная лавка из толстых досок.
Сергей присел на лавку на углу стола, прямо рядом с раскрытым окном, низким – подоконник на уровне колена – и маленьким, где-то в четверть нормального пластикового окна. Кузьмич тут же исчез за дверью, чем только усугубил нехорошие подозрения. Но не убегать же в самом-то деле? Сергей стал осматриваться.
Печь со своей полукруглой пастью походила на неизвестное прожорливое чудовище, по бокам у нее были проделаны небольшие квадратные ниши, похожие на глаза. Рядом стояли огромная кочерга на деревянной палке (как она не обгорает, интересно?), несколько рогулек, которыми, как знал Сергей, достают горшки из печи. Вот только как эти фиговины называются, он не знал. Еще возле печи на полках, на скамейках и просто на полу стояли разнокалиберные горшки и чугунки. Низкий потолок над дверью действительно оказался чем-то вроде антресоли: настил, с которого свисают то ли тряпки, то ли шубы… Интересно, блохи здесь не живут?
Пол был чистый, даже вроде бы струганый. В запечном углу виднелся люк – очевидно, подвал. Еще за печью стояла бочка… А может, и не бочка, те с выпуклыми боками, а непонятная емкость напоминала усеченный конус и служила, похоже, рукомойником: над ней свисал на веревках с потолка глиняный пузатый чайник. На стене висели многоярусные полки из некрашеных (краски вокруг вообще не было ни капли) досок, на которых размещалась посуда: тарелки, миски, кружки…
– Привет, – раздалось из окна. В нем, как кукушка в старых ходиках, торчал встреченный раньше мальчишка, сын любопытной мамы. Уродился он, судя по всему, в нее.