Свадьбы как таковой не было. Степан уходил на практику. Зарегистрировались в загсе. Так она стала Сотниковой.

А потом началась жизнь, состоящая из перелётов, переездов, автономок мужа – подводника и коротких, полных любви и нежности его отпусков. Так что, пытаясь суммировать проведённые вместе деньки, Катерина морщила лобик, но потом решала, что их было просто очень мало. И шла к зеркалу.

Выглядела она замечательно. Просто огромные, глубоко посаженные глаза с лихими высокими тонкими дугами бровей. Большой с пухлыми губками рот. Курносый мясистый носик с немного вызывающе приоткрывающимися ноздрями.

По отдельности, все части лица были изумительно очаровательны. Но вместе, они теряли свою индивидуальность. Нарушали гармонию. Создавали лик несовместимости, привносящей некую особенную яркость, бросающуюся в глаза.

Словно подмастерье решил опередить своего учителя и, тайно, построил все семь чудес света на одной площади, создав прекрасный хаос, перечёркивающий любой классический дизайн. Что вызвало тьму восторгов у приверженцев всего нового и недоумение консерваторов.

Точно так, среди серых спальных пятиэтажек, золотыми куполами, выделялось Катино лицо из толпы обывателей. Был ли это Невский проспект или подиум от Кутюр.

Вскоре родилась дочка. Степан нёс вахту у берегов Америки, находясь в очередной автономке, встретить жену из роддома не мог.

– Дочурка с папой, ну просто одно лицо! – умилялись медсёстры, передавая ребёнка другу их семьи, десантнику Полину Сергею, который, заплатив три рубля, в очередной раз отбыл в Афганистан.

Зато придя домой через пару месяцев, в том же роддоме Степан встречал жену Сергея с новорождённым мальчиком.

– Ах, какой сыночек, ну просто вылитый папашка! – хором скандировали медсёстры, получив от Степана, за своё усердие традиционные пять рублей.

От души смеялись все, кто встречал молодых мам.

– Вы случайно мужей не перепутали? – спрашивали их друзья.

Никто не пытался поправить добродушных медработников потому, что не было тогда в стране своих и чужих детей. Обо всех одинаково старалось заботиться государство, воспитывая новых Гагариных и Папаниных. Готовя защитников на смену уходящим героям.

По военно-морским базам Катя с мужем не ездила. Оставляя дочь друзьям, летала к Степану в гости. Чаще встречала сама.

Степан, возвращаясь из очередной кругосветки, читал ей любимые стихи Симонова, которые он очень любил:

– «Жди меня, и я вернусь…».

После чего напивался и в благодарность за своё возвращение садился у кресла, в котором возвышалась Катерина, и целовал ей руки. Обожал дочку, которая как две капли воды походила на свою мать. От такого количества красоты вокруг, Сотников считал себя самым счастливым человеком на свете.

Вскоре долг звал его на службу, и он с сожалением покидал этот уютный уголок. Катерина не знала, как служится её мужу, чем он занимается там, с кем общается. Для неё он просто был или не был. Чаще не был. Она научилась его ждать. Первые два месяца жила воспоминаниями, а после трёх – мечтами. Само трудное происходило в третий месяц разлуки. Когда в памяти, словно моросящим дождём, начинали размываться черты родного человека, в суете растворялся его голос. Одолевали сомнения: было ли это всё на самом деле или только приснилось? Где-то в таинственной глубине души продолжала пульсировать маленькая звездочка, обещая новую встречу.

Но она искренне любила его и готова была ждать вечно. Дома он присутствовал два-три месяца в году. И встречая его в аэропорту, она будто вновь знакомилась с долгожданной мечтой, стоящей в дверях педагогического института. Только теперь это были двери аэропортов, вокзалов, морских ворот.