Однако я испытала легкое разочарование, когда в шестнадцать лет поняла, что не стану такой красавицей, какой была моя мать в юности. У мамы были чудесные округлые формы, а я была довольно угловатой. Когда я была маленькой, мама носила бесформенное домашнее платье днем, когда работала, но по вечерам могла примерить платье, которое шила для богатых клиенток. Она кружилась, заставляя пышные юбки развеваться на нашей кухне, и я ей говорила, что на ней платье смотрится замечательно.

Я видела фотографию мамы в моем возрасте. На фото она была в зеленой фабричной форме с косынкой на голове. Я не была на нее похожа, я была больше похожа на отца. На самом дне нижнего выдвижного ящика комода мама хранила фотографию отца в военной форме. Также фото отца хранились в чемодане. Иногда, когда мамы не было дома, я вынимала чемодан и внимательно смотрела на его фотографии, повторяя про себя, что если забуду, как он выглядит, то в моей душе будет пустота, которая никогда больше ничем не заполнится.

Я рассталась с двумя соискательницами у входа в Агентство. Женщина в пиджаке, которая прошла тест лучше нас, махнула рукой и сказала на прощание: «Удачи!»

– Удача мне точно пригодится, – заметила Беки и закурила.

Конечно, удача – штука совершенно не лишняя, но лично я в нее не верила.

За столом для игры в настольный теннис мама шила платье дочери хозяина квартиры для церемонии Кинсеаньера, которая празднуется в день пятнадцатилетия девочки и символизирует переход от подросткового возраста к взрослой жизни. Мама надеялась, что после такого подарка хозяин смилостивится и не станет поднимать квартплату. Вот уже второй раз за день она пересказывала мне вычитанную в газете Post историю о женщине, которая родила девочку на Ки-Бридж.

– Они не успевали в роддом, поэтому остановили машину, и она родила прямо в машине! Ты представляешь? – говорила она мне из соседней комнаты. Когда я не ответила, мама еще раз, гораздо громче, чем до этого, пересказала эту историю.

– Ты мне это уже рассказывала!

– Нет, ну ты можешь себе это представить?

– Нет, не могу.

– Что?

– Я сказала, что не могу!

Я почувствовала, что мне надо выйти из дома – куда угодно, просто для того, чтобы пройтись. Мама посылала меня по разным делам, но кроме этого мне нечем было заняться. Я откликнулась на десяток вакансий, но пока у меня было назначено всего одно интервью на следующей неделе. Я уже надевала пальто, когда зазвонил телефон. Я вошла в гостиную и увидела, что мама снимает трубку.

– Что вы говорите? – произнесла мама в трубку очень громким голосом, которым обычно говорила по телефону.

– Кто это? – спросила я.

– Айрин? Здесь таких нет. Почему вы сюда звоните?

Я выхватила у нее трубку.

– Да?

Мама пожала плечами и вернулась к столу для игры в настольный теннис.

– Это мисс Ирина Дроз-до-ва? – произнес женский голос.

– Да, это я. Простите, у меня мама…

– С вами будет говорить Уолтер Андерсон.

На том конце провода заиграла классическая музыка. Мышцы живота напряглись. Через некоторое время музыка прекратилась, и я услышала голос мистера Андерсона.

– Мы хотим, чтобы вы еще раз зашли к нам.

– Но я же вроде была второй по результатам теста? – спросила я, но тут же пожалела о том, что сказала это. Зачем надо было напоминать об этих посредственных результатах.

– Совершенно верно.

– Мне казалось, что у вас всего одна открытая вакансия? – я и сама не понимала, зачем занимаюсь самосаботажем.