Госпожу Нуриж я обнаруживаю возлегающей среди груды шёлковых подушек на мягкой кушетке в дальнем углу комнаты. С моего места виден лишь атласный, расшитый стразами халат в тон обстановки и рассыпавшиеся по плечам блестящие кудри. На звук открывающейся двери она не изволит даже шевельнуться. Что ж, я не гордая, подхожу поближе и тихонько кашляю. Никакой реакции. Здоровый крепкий сон.
Уже приоткрываю рот, чтобы позвать и разбудить спящую, как в нос ударяет запах, который ни с чем не перепутаешь. Однажды Эльнора второпях вместо куриного филе разрезала мясистый край своей ладони, да так глубоко, что пока я бегала за целителем, натекла большая красная лужа. Я запомнила, чем пахнет кровь. Не настолько отвратительная вонь, как принято считать, но почему-то сразу вызывает панику. А ещё из спины госпожи Лоры Нуриж торчит нечто, похожее на толстую спицу с круглым золотым набалдашником, и острый край этого чего-то выходит из её груди и упирается в кушетку. Понимание приходит вместе с тошнотой и желанием немедленно бежать прочь. Тем не менее заставляю себя унять бешеное сердцебиение и, сохраняя обманчивую видимость спокойствия, поворачиваюсь к девушке, робко маячащей в дверях.
– Немедленно вызывайте Службу Правопорядка, – заявляю я. – Вашу хозяйку закололи.
Глава 2
В экстремальных обстоятельствах у меня появляется властный, «отвратительно командный», по мнению сестры, тон. Серая Мышка слушается беспрекословно. К её чести, она не голосит и не падает в обморок, только бледнеет ещё больше. Тянется за амулетом связи, лепечет, запинаясь: «Цв-веточная улица, д-дом семнадцать, г-госпожа Нуриж убита». Я невольно умиляюсь – докладывает, словно по инструкции: адрес, происшествие, пострадавшая.
– Родственник в Службе работает? – спрашиваю, не сомневаясь в положительном ответе.
– Дядя…
Присаживаюсь на банкетку в коридоре напротив двери в гостиную и усаживаю девушку рядом с собой.
– Придётся дождаться следователей. Мы обнаружили тело и обязаны дать показания. Это рутинное требование, не волнуйтесь.
О том, что первые свидетели часто становятся обвиняемыми, я не упоминаю. Вот будет забавно, если дочь Ойгю́ста Жэрэ, бывшего начальника Службы Правопорядка Дэйнора, заподозрят в зверском убийстве!
Девушка тоскливо кивает.
– Я понимаю… А хозяйку… её как…
– Она не мучилась, если вы об этом, – отвечаю скорее себе, нежели собеседнице. – У неё такое безмятежное лицо… словно она ничего не почувствовала.
– Ужасно… – Мышку передёргивает. – Невероятно, что в нашем чудесном городе кто-то оказался способен на подобную дикость. У нас ведь никогда ничего не случается.
Мысленно соглашаюсь с ней. Последнее убийство в Дэйноре произошло двадцать лет назад: две ревнивые девицы не поделили жениха, и одна из них в сердцах прокляла соперницу. Насмерть, с помощью незаконного амулета. Но даже тогда всё обошлось без крови и излишней жестокости. Девушка слишком молода, чтобы помнить тот случай.
Любопытно, кто же из наших доблестных спасателей кошечек и собачек дядюшка этой Серой Мышки? Не иначе, кто-то из новеньких. Всех старожилов я знаю в лицо и поимённо, спасибо папеньке. Он на работе дневал и ночевал, соскучишься – прокрадываешься к нему в кабинет и тихонечко сидишь в уголочке, наблюдая, как господин Жэрэ подчинённых гоняет. Глядишь, и на дочь внимание обратит, правда, долго будет соображать – почему такое лицо знакомое?
Совсем маленькая, я на папеньку обижалась. Другие отцы с дочками играли, гуляли, в кондитерскую их водили, в кафе, в музей. А он всё на службе пропадал, словно она без него и дня не продержится. Потом, став постарше, догадалась – после смерти матушки папе жизнь не в радость стала. И на нас с Эльнорой ему смотреть было больно, особенно на сестрёнку – мама умерла, рожая её. Говорят, некоторые мужчины после такого всю любовь переносят на детей. Наш отец, наоборот, отстранился, нанял для двух осиротевших младенцев, новорождённого и годовалого, кормилицу с няней и всецело посвятил себя работе.