Даже жаром обдало от таких добрых мыслей.

Ясно представил. За окнами – дождь, сырость, потом мороз, стужа, а в канцелярии сухо, тепло. На столах и на лавках развернуты чертежи далеких земель и морей, даже тех земель и морей, что пока известны только по слухам. Толмачи шевелят губами, писари скрипят перьями – одни перекладывают на русский язык немецкие да голландские книги, другие переносят на чистые листы разные куншты, чертежи, маппы. А он, Иван Крестинин, особенный дьяк, занимается совсем особенным чертежом, ну, может, секретным, на котором указаны пути, ведущие в Сибирь и дальше Сибири.

Повел плечом, возбуждаясь. Он, как Иван Кириллович Кирилов, дождется своего часа. Иван Кириллович начинал когда-то в Ельце простым подьячим, а теперь сенатский секретарь. Усатый умеет подбирать к делу людей. Лучшие в России маппы на сегодня вычерчены Иваном Кирилловичем. Когда Усатому однажды понадобилась большая и точная маппа сибирских земель из-за того, что китайцы и русские начали ссориться из-за перебещиков-мунгалов, именно Иван Кириллович рано утром положил перед государем нужную подробную маппу, выполнив ее всего за одну ночь.

Снова подумал о теплой печке, о пуржливой долгой зиме.

Известно, под обогревателями тепло, к изразцам можно прижиматься всею спиною. А если совсем озябнешь… Нет, нет! – оборвал себя Иван и быстро перекрестился. Это бесы ему подсказывают, что следует делать, если у печки совсем озябнешь… А пока так добродетельно крестился, добрая вдова набросилась на глупую девку Нюшку, заворожено застывшую в раскрытых дверях: та глаз не могла отвести от Ивана.

– Ну, выпялилась, бесстыжая! Иди, встреть Кузьму Петровича. Видишь, я в простом.

– Да брат же, поди, – дерзко ответила Нюшка. – Простят.

«У, бесстыжая!» – пригрозилась добрая вдова, но Нюшка бесстрашно фыркала, указывала на Ивана: «А чего они все время щипаются и щипаются? Ровно гуси». И все показывала, показывала взглядом на Ивана.

– Ох, рада, батюшка! – всплеснула руками соломенная вдова. – Ох, рада видеть!

– Не лукавь. – Думный дьяк Матвеев, грузный, как перегруженный морской бот, приземистый, плечистый, в новом кафтане, в парике с косичками, который он сразу по-домашнему стянул с головы, неторопливо перекрестился на образа и покачал седой головой, заодно с укором глянув и на Ивана. – Ох, матушка, играешь с огнем!

– Да о чем ты? – испугалась вдова. – Или случилось что?

– Не лукавь, не лукавь, – строго покачал головой думный дьяк. – Опять принимаешь кликуш да странниц? Опять стаями они у тебя пасутся? Забыла, что сказал государь? Кликуше, коль поймана в первый раз, плетей всыпать, а попадет на кликушестве второй раз – ободрать кнутом. А коли уж и этим не уймется, рвать язык, чтобы кликать впредь неповадно было!

– Да разве кликуши Богу не угодны?

– Они Отцу Отечества не угодны!

– Ох, Петрович, – вздохнула добрая соломенная вдова, как бы случайно, как бы одним своим хорошеньким синеньким глазом осторожно косясь в не задернутое окно закрытой террасы. Там два человека, сопровождавшие коляску думного дьяка, уверенно, как пастухи старых гусынь, грубо гнали со двора святых странниц. Странницы подбирали на ходу длинные полы ношеного не первый год платья и печально вскрикивали. – Ох, Петрович, ох, батюшка, знаю, умен ты, но мне-то откуда знать такое? Ты вот придешь, расскажешь – я только и запомню. Или Ванюша что прочтет – тоже запомню. Но ведь одна я, совсем одна на свете живу, батюшка, от кого узнавать новости, как не от странных людей? Как могу оттолкнуть убогих? Ходючи по свету, они много слышат. Опять же, видения случаются.