Ягода оказался очень способным учеником. Едва заболевает Ленин, и он на той же неделе вспоминает, что его шеф Менжинский тоже очень болен (он страдал стенокардией и к тому же избыточным весом) [115], много работает, себя не бережет. Отстранить его от должности Ягода, конечно, не может, но принять на себя его обязанности по руководству Особым отделом – почему бы нет. И в итоге 1 июня 1922 г. Дзержинский подписывает приказ: Особый отдел СОУ отныне возглавляет не начальник СОУ Менжинский, а его заместитель Ягода[116].

Особый отдел курировал Вооруженные силы, возглавляемые Троцким. Значит, Ягода теперь должен стать интересен Зиновьеву. Но для Зиновьева Ягода – слишком мелкая фигура, он вел прямой диалог с Дзержинским. 20 декабря 1922 г. по случаю празднования пятой годовщины органов ВЧК – ГПУ Зиновьев прибыл на Лубянку. «Чрезвычайная комиссия, – говорил он, – краса и гордость Коммунистической партии… Меч, вложенный в руки ВЧК, оказался в надежных руках. Буквы ГПУ не менее страшны для врагов, чем буквы ВЧК». Чекисты восторженно встретили Зиновьева: дружба с ним сулила большие перспективы. С 1 декабря штаты центрального аппарата ГПУ были сильно расширены; например, в СОУ стало теперь целых десять отделов: секретный, особый, контрразведки, транспортный, иностранный, восточный, оперативный, информационный, регистрационный, политконтроля. Теперь чекисты ожидали от Зиновьева, что он проведет через Политбюро и Совнарком возврат ГПУ чрезвычайных полномочий, которые были прежде у ВЧК: несвязанность нормами уголовного и уголовно-процессуального кодексов, возможность внесудебного вынесения приговоров, «расстрел на месте» и проч. Правовед Менжинский тем и ценен был для Дзержинского и Уншлихта, что мог на грамотном юридическом языке вести полемику, доказывая, что органы госбезопасности «потеряли до некоторой степени чекистскую упругость и немного ослабли для ударной работы, так как дела поступают в суд»[117]. Он развивал и отстаивал ту точку зрения, что органы ГПУ должны, как прежде ВЧК, сами выносить приговоры по своим делам и приводить их в исполнение. В этом руководители ГПУ рассчитывали на поддержку Зиновьева, и они нашли с его стороны понимание. Это был не последний визит председателя Исполкома Коминтерна на Лубянскую площадь. Через несколько лет ему вновь пришлось посетить это здание, свидетелем чему явился Вальтер Кривицкий: «Когда-то это был дородный мужчина. Теперь по коридору шаркающей походкой, в пижаме шел изможденный человек с потухшим взглядом. Так последний раз я видел человека, бывшего когда-то Григорием Зиновьевым. Его вели на допрос»[118]. Это произойдет в середине 30-х годов.

Из Кремля веяло тревогою и какой-то зыбкою неясностью. Троцкисты яростно боролись за власть, и временами казалось, что они берут верх. 14 марта 1923 г. «Правда» вышла с крикливой статьей К. Радека, прозванного «золотым пером партии», под названием «Лев Троцкий – организатор Победы». Да и Ленин не сдавал позиций. Периодически состояние здоровья Ленина улучшалось, он возвращался к работе, остро критиковал Сталина по национальному и ряду других вопросов, а в начале 1923 г. письмом сообщил ему о разрыве личных отношений и, кроме того, оставил «Письмо к съезду», в котором требовал от делегатов предстоящего XII партийного съезда отстранить Сталина от должности главы секретариата ЦК. И это было только начало крупных проблем для Сталина. В отсутствие Зиновьева, отдыхавшего в Кисловодске, Сталин попытался предпринять некоторые самостоятельные, не согласованные с Зиновьевым и Каменевым шаги, чем вызвал их гнев. 30 июля Зиновьев направляет Каменеву письмо следующего содержания: «Мы этого терпеть больше не будем… прикрывать все эти свинства я, по кр. мере, не намерен. Во всех платформах говорят о «тройке», считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы неминуема. Ну, для тебя это не ново. Ты сам не раз говорил то же»