Советский дипломат А. Д. Нагловский, полпред Советской России в Италии, такими словами описывает заседания Совнаркома, на которых ему довелось присутствовать: «У стены, смежной с кабинетом Ленина, стоял простой канцелярский стол, за которым сидел Ленин, рядом – его секретарша Фотиева, женщина ничем, кроме преданности вождю, не примечательная. На скамейках, стоящих перед столом Ленина, как ученики за партами, сидели народные комиссары и вызванные на заседание видные партийцы.

Такие же скамейки стояли у стен перпендикулярно по направлению к столу Ленина; на них так же тихо и скромно сидели наркомы, замнаркомы, партийцы. В общем, это был класс с учителем довольно-таки нетерпеливым и подчас свирепым, осаживающим «учеников» невероятными по грубости окриками, несмотря на то, что «ученики» перед «учителем» вели себя вообще примерно. Ни по одному серьезному вопросу никто никогда не осмеливался выступить «против Ильича». Единственным исключением был Троцкий, действительно хорохорившийся, пытаясь держать себя «несколько свободнее», выступать, критиковать, вставать.

Зная тщеславие и честолюбие Троцкого, думаю, что ему внутренне было «совершенно невыносимо» сидеть на этих партах, изображая из себя благонамеренного ученика. Но подчиняться приходилось. Самодержавие Ленина было абсолютным. Хотя все-таки шило распаленного тщеславия и заставляло Троцкого вскакивать с «парты», подходить к Ленину, выходить из комнаты и вообще стараться держаться перед остальными «учениками» так, как бы всем своим поведением говоря: «Вы не воображайте, что я и вы одно и то же! Ленин, конечно, Ленин, но и Троцкий тоже Троцкий!» И уже «тоном ниже», но все-таки пытался подражать своему шефу помощник Троцкого исключительно развязный Склянский»[63].

Как последовательный коммунист он стремился к тому, чтобы партийная элита роскошно жила за счет трудовой повинности бесправной и доведенной до нищеты массы трудящихся. «До тех пор, пока всеобщая трудовая повинность не войдет в норму, – говорил он на IX партийном съезде, – не закрепится привычкой и не приобретет бесспорного и непреложного для всех характера (что будет достигнуто путем воспитания, социального и школьного, и найдет полное выражение лишь у нового поколения), до тех пор, в течение значительного еще периода, переход к режиму всеобщей трудовой повинности должен неизбежно поддерживаться мерами принудительного характера, т. е. в последнем счете вооруженной силой пролетарского государства»[64]. Практически это выглядело следующим образом. Декретами Совнаркома от 12 апреля 1919 г. и 27 апреля 1920 г. был запрещен самовольный переход на новую работу и введена уголовная ответственность за нарушения трудовой дисциплины. Начиная уже с 1918 г. периодически издавались постановления и декреты о принудительной мобилизации для выполнения тех или иных работ (например, постановление Совета народных комиссаров от 10 октября 1918 г. «О трудовой повинности по расчистке снежных заносов»)[65]. Их содержание заключалось в том, что все трудоспособное население с 16-летнего возраста, за исключением состоящих в компартии, в свободное от основной работы время было обязано выполнять разного рода тяжелые физические работы без ограничения их продолжительности. Уклонение от этих работ или от постановки на учет каралось как дезертирство из армии. Наконец, Декрет Совета Народных Комиссаров от 29 января 1920 г. «О порядке всеобщей трудовой повинности»[66] установил, что данная повинность является теперь уже постоянной, без праздников и выходных. 4 мая 1920 г. Совнарком принял декрет «О трудовом дезертирстве и органах борьбы с ним», который предусматривал упрощенный, внесудебный порядок привлечения к ответственности за симуляцию болезней, уклонение от явки к назначенному месту работ, опоздание на работу, повреждение орудий труда и т. д.