– Тридцать лет, улица Трудовых подвигов, десять, – наобум сказала я. – А телефон запиши мой сотовый, я хочу узнать результаты анализа как можно скорее.

– Это значит, недельки через две, – кивнул Витя, старательно заклеивая пакетик с волоском и прилагающейся к нему сопроводительной бумажкой липкой лентой.

– Когда?!

– Недельки через две, – повторил Витя. – А что, тебе срочно нужно? Понимаешь, обычно мы отправляем материалы в Москву, в специальный институт, к тому самому ученому дядечке, который придумал этот метод. А у него таких контор, как наша, по всей стране не меньше десятка, поэтому имеется очередь.

– А в обход очереди никак нельзя? – Я пристально посмотрела Вите в глаза и с намеком сказала: – Скоро весна, Тяпа твоя, наверное, опять загуляет…

– Очень-очень срочно нужно? – Витя вздохнул. – Погоди, дай подумать… Самолет в Москву через два часа, я сам поеду в аэропорт, передам со стюардессой очередную порцию материалов и твой пакет тоже. В четыре часа все будет уже в лаборатории, и, если попросить сделать экспресс-анализ сразу же, результаты будут уже завтра.

– Витя! Организуй этот процесс – и можешь считать судьбу Тяпиного потомства решенной раз и навсегда! – горячо попросила я.

– Уговорила! – хохотнул Витя, ловко выдергивая из-под моей руки последний кусочек пастилы. – Ой! А кофе-то мы себе не сделали! Почему?

– Потому что ножницы у тебя есть, а ложечек нет!

Ложечки нам принесла срочно вызванная девица из приемной. Мы с Витей выпили кофе и мило поболтали. Поскольку я не была дома уже несколько дней, мне было интересно, продолжает ли злодействовать в нашем микрорайоне неведомый маньяк, о котором говорил Лазарчук. Витя сказал, что маньяк, насколько ему известно со слов бабушек-соседок, больше никак себя не проявлял, но и найден не был.

Сочтя на этом светскую часть визита завершенной, я допила кофе, попросила передать привет Маше, отдельно Тяпе и откланялась.

В родной телекомпании, куда я поехала из «Вале», отклонившись от курса лишь для того, чтобы заскочить в булочную, произошли некоторые перемены – в основном в настроении моих коллег. Если до обеда они оживленно обсуждали завершившиеся каникулы, то теперь приглушенными голосами говорили о внезапной кончине нашего главного.

Краем уха прислушиваясь к этим разговорам, я сунула в микроволновку купленные по пути пирожки с мясом и заварила себе чай. Разогревшиеся пирожки так вкусно пахли, что собравшийся в редакторской народ начал шевелить носами и завистливо поглядывать в мою сторону.

– Вы разве еще не обедали? – спросила я, опуская руку с надкусанным пирожком.

– Обедали, – грустно сообщил оператор Вадик. – Я, например, ел салат «оливье».

– Ты не любишь салата «оливье»? – спросила я, не понимая причины Вадиковой тоски.

– Я любил «оливье», – вздохнул он. – Я горячо любил его тридцать первого декабря, а также с первого по пятое января включительно. На Рождество, седьмого, я почувствовал, что охладеваю к нему, но все-таки еще некоторое время честно пытался любить. Не пропадать же добру! Но тринадцатого января, на старый Новый год, я решительно сказал салату «оливье»: «Адью! Увы мне, любовь прошла!» Тем не менее мамуля опять настрогала полный тазик уже ненавистного мне «оливье» и сегодня утром коварно наполнила им мой обеденный судочек!

– Хочешь пирожок с мясом? – пожалев несчастного, спросила я.

Вадик не успел ничего ответить, потому что вмешался другой наш оператор, Женя:

– Он хотел пирожок с мясом! – пафосно поведал Женька. – Он страстно хотел его сегодня с девяти утра и до полудня включительно! Но в обед он понял, что пирожок не отвечает ему взаимностью, и слился в экстазе с нелюбимым, но доступным салатом «оливье»!