— Что случилось? — поинтересовалась тётушка Сарабунда.

— Что-то большое, страшное и черное у вас в комнате! — выпалила я.

Она нахмурилась. Потом ухватилась за сердце:

— Адочка, там же Моня! А он очень душевный и трогательный! Только не говори, что ты его напугала!

Плотоядни заворчали, давая понять, что Моня не такой уж душевный, но тётушка Сарабунда тут же на них цыкнула.

— Ванцик, как хорошо, что ты пришёл! Заодно полечишь нервную систему моему паучку!

Я потеряла дар речи. Па-па-паучку? Такого размера? Тут что, джунгли?

«Давай сваливать?» — энергично предложила моя арахнофобия.

«Подожди, тут неплохо кормят», — возразил здравый разум.

В общем, дальше утро потекло совсем не так, как я планировала. Меня быстро направили в душ и только, когда привела себя в порядок, дали выпить кофе. А потом отправили на поиск Мони. Как оказалось, паук из рода гарагуртовых побаивался женщин. Но при этом его неизменно к ним тянуло, ничего с пагубной страстью он поделать не мог.

Выяснилось, что Моня с перепугу залетел под мою кровать и наотрез отказывался выходить. Ни уговоры тётушки Сарабунды, ни обещания Ванцепупа Птолемеевича ни к чему не привели. В итоге мне в руки сунули палку колбасы и велели выманивать боязного из-под кровати.

И вот второй час я пыталась уговорить огромное и мохнатое мамочки-не-знаю-что выбраться на свет божий. Не помогали ни эротичные помахивания колбасой, ни рассказы о вкусном завтраке, ни скачки на кровати беси, который всеми силами пытался помочь мне избавиться от Мони.

Последний угрюмо хранил молчание и делал вид, что его там нет. Я уже медленно начинала закипать, потому что совсем иначе планировала сегодняшний день.

— Если ты не выйдешь, я буду петь, — пригрозила я.

Беся с интересом посмотрел на меня. Из-под кровати вдруг послышалось подозрительное шуршание:

— А какой у вас репертуар? Из-извините, пожалуйста…

От неожиданности я выронила из рук колбасу. Беся тут же сориентировался и уволок палку в безопасное место.

— А какой предпочитаете? — осторожно поинтересовалась я.

— Что-нибудь популярное, — тут же донесся ответ. — Грусть-тоску хочу развеять.

Да уж, мы, кажется, тут всё утро не грустим. Но у Мони явно свои мысли по этому поводу.

— Так что вы можете? — поинтересовался он. — Нечто неоднозначное, берущее за душу, но на волне мейнстрима?

Ничего себе запросы!

Я задумалась. Вообще-то, трезвая я пою плохо. Это объективное суждение, ничего не поделаешь. В хмельном состоянии я пою тоже плохо, но в силу пребывания в приподнятом настроении и уверенности, что могу всё, это ощущение как-то притупляется.

— Как певунья — я не очень, — честно призналась Моне.

— И-извините, пожалуйста, — тут же раздалось печально, и донесся горестный вздох.

Некоторое время мы помолчали. Потом раздалось недовольное сопение.

— Скажите вашему бесу, чтобы перестал тыкать в меня колбасой. Это неприлично.

Так вот чего он притих!

— Беся! — рявкнула я.

Тот показался перед моими глазами и сделал вид, что раскаивается. Колбаса, кстати, была уже хорошенько надкусана.

— Значит, как пойти со мной в магазин — так нет! Кстати, почему не пошёл? — вспомнила я. Ведь вчера так и не спросила его, всё некогда было.

— Ленился, — вдруг донеслось из-под кровати. — Я всё видел.

Я хмыкнула. Вот ябеды все в этом доме.

— Уважаемый Моня, может, вы всё-таки выйдете? Я попробую спеть. Даже то, что вы пожелаете. И можем это… погулять по городу, вот!

— И до залива? — вдруг оживился Моня.

— И до залива, — заверила я.

— Ура-а-а! — заорал он, потом что-то гулко ударило о дно кровати.