– Кэтрин, где мои сыновья? Ибо я сидел в кабинете и внезапно услышал их голоса. Они стонали и молили о спасении от неминуемой смерти. И вот теперь я не могу отогнать мрачное предчувствие. Где они, Кэтрин?

Прежде чем леди Уэлсли успела ответить, дверь снова открылась и вошли мы. Герцог немедля обратился к нам, умоляя сказать, что с его сыновьями. Мы ответили, что не знаем, но, если он хочет, отправимся на поиски. Герцог сердечно нас поблагодарил, добавив, что пойдет с нами, и мы все, простившись с леди Уэлсли, без долгих слов выступили из дома.

Мили через четыре мы очутились на безлюдной голой равнине, которой никогда прежде не видели. Мы продолжили путь, и вскоре все остальное скрылось из глаз. Вдруг вид неба резко переменился. По нему бежали огромные валы, увенчанные белой пеной, и мы слышали грохот, подобный рокоту далекого океана; луна выросла в исполинский шар многомильного диаметра. Мы в немом изумлении взирали на это поразительное зрелище, которое с каждым мигом становилось все великолепнее; шум нарастал. Внезапно волны разверзлись, и на равнину сошел великан, облеченный в солнце, с венцом из двенадцати звезд на голове. На миг мы ослепли от его сияния, а когда вновь обрели способность видеть, то поняли, что нас окружает красота, описать которую я бессильна. Здесь росли деревья и рощи из лучей, ручьи жидкого хрусталя струились по златому песку, и журчание их было мелодичнее арф и сладкогласных соловьиных трелей. Там и тут высились рубиновые, изумрудные, алмазные, аметистовые и жемчужные дворцы; радужные арки из сапфиров, яшмы и агата перекинулись через широкие моря, и волны, приглушив мощные голоса, пели в унисон с серебряными потоками, орошающими эту лучезарную землю; их дивная песнь эхом отражалась от высоких гор, что вставали вдали, сверкая, подобно оправленным в золото опалам.

Так продолжалось недолгое время, затем небо почернело, ветер усилился, плеск океанских валов перешел в грохот. Дивные красоты исчезли, их сменили темные высокие кипарисы и ели, стонущие на ветру жалобными голосами, словно люди при смерти. Перед нами выросла огромная черная скала, и в ней открылась широкая темная пещера, где мы увидели Артура и Чарлза Уэлсли. Тут великан появился снова, подхватил их и нас на руки и, стремительно пролетев по воздуху, перенес всех в большой зал Стретфилдси.

Был чудесный августовский вечер; герцог Веллингтон и его сыновья сидели в маленькой гостиной наверху большой круглой башни усадьбы Стретфилдси. Лучи садящегося солнца били в готическое окно, полузавешенное зеленой бархатной шторой, которая пышными складками ниспадала с золоченого карниза. Комнату заливало малиновое сияние, подобное тому, что источает восточный рубин, но в отличие от дивного самоцвета оно мало-помалу гасло, так что постепенно остался лишь слабый розовый отсвет на мраморном пьедестале статуи Уильяма Питта, мгновения назад сверкавшем, будто начищенное золото. Когда растаял и этот последний отблеск, лорд Чарлз Уэлсли воскликнул:

– Отец, как бы мне хотелось, чтобы ты рассказал о своих приключениях в Индии или в Испании!

– Хорошо, Чарлз, расскажу. Слушай хорошенько, – отвечал его светлость. – А ты желаешь послушать, Артур?

– Да, очень, – проговорил маркиз степенным тоном, являвшим разительный контраст легкомысленной веселости его младшего брата.

Герцог начал так:

– В день битвы при Саламанке, когда уже начинало смеркаться, я покончил с чтением депеш и вышел из монастырских ворот университета, чтобы насладиться свежестью испанского вечера. Для этого я миновал город и, оставив его стены позади, беспечно зашагал по берегу Тормеса, пока не очутился у подножия высоких лесистых холмов, тянущихся до самого горизонта. В лес уходила тропка; по ней я и направился, перепрыгнув через реку, которая здесь превратилась в узенький ручей. Строго говоря, поступок этот был неразумный, и вам, если вы окажетесь в сходных обстоятельствах, я так действовать не советую: вечерело, дивный закатный свет бросал на все неверные отблески, делая путь через неведомый мне темный лес крайне опасным. К тому же округа кишела отчаянными грабителями и бандитскими шайками, живущими в этих безлюдных местах. Однако меня влекло вперед словно каким-то заклятием. Пройдя с четверть мили, я услышал вдали музыкальный звук, который тут же умолк, а когда я углубился еще дальше в лес, раздался снова, на сей раз ближе. Я сел под большим раскидистым кленом, чьи мощные ветви и листву уже серебрил лунный свет, проникающий в глубокую тьму леса. Внезапно звук, доселе нежный и тихий, словно прелюдия, играемая виртуозом на дивном инструменте, стал громким и торжественным, как глас органа, когда его ноты, вздымаясь и опадая, сливаются в Te Deum