Как нас примут старухи? Вдруг не поверят, скажут, что было не так, что они помнят. Нет, не помнят они. Те, что помнили, уже кончились, они были в моём детстве. Это другие. Поколение, даже два поколения старух, всю жизнь проживших без войны, но много читавших и видевших фильмы. Раньше, когда старухи были маленькими, за этим очень следили, называлось – «патриотическое воспитание».

Начинаем!

Гасят свет, короткая тишина, скрипит тяжёлая, старая боковая дверь, отодвигается портьера…

Лена угловата, и это очень здорово. Робея и комкая перчатки, она начинает говорить о давней, почти забытой войне, о далёком, белом от балканского солнца городе… Город удивлённо привыкает к бомбёжкам, чёрному рынку и карточкам, а в императорских оранжереях уже разворачивают госпиталь…

Лена смотрит в зал доверчиво и близоруко. Её старомодное пальто должно пахнуть дождём. Хотелось бы, чтобы пахло. Но здесь нет дождя, тепло, сухо, всюду опавшие листья, их не убирает никто. В городе нет дворников и юношества.

Старухи слушают молча. Когда спектакль кончается, они вежливо хлопают, встают и уходят, поддерживая друг друга. На некоторых бусы. В фойе люди в униформе раздают старухам гречку. «Граждане, посещавшие социальное мероприятие, быстро проходим в автобусы!» – зовут люди в униформе, и старухи с пачками гречки семенят к выходу.

А где старики? Не любят театр? Старики давно умерли, так всегда. Старики умерли, а старухи остались смотреть спектакль про войну в рамках проекта «Театр – юношеству» и получать гречку.

Город завален осенними листьями, их не убирают. Темнеет. Очень темно, фонарей почти нет… Вот так город – ни фонарей, ни стариков, ни юношества, ни дворников…

Фуршет в кабинете директора – белый хлеб с толстыми кругами колбасы, местный коньяк не сразу проглатывается, шершаво застревает в горле и больно стоит в груди, а шоколадные конфеты пахнут подсолнечным маслом. Мы тут в гостях. У нас в гостях московские актёры… В рамках проекта «Театр – юношеству». Директор обнимает меня с ненавистью, а худрук вообще не пришёл. Мы – зажравшиеся, успешные столичные актёры, и с нами Лена – звезда сериала по третьему каналу, и всё у нас впереди… Директор, похоже, думает, что у нас что-то там впереди, а ему остался задушенный осенней листвой город, где старухи идут в театр за крупой. Какая-то девушка в уголку молча смотрит то на меня, то на Лену сияющими глазами, и никто не представляет её нам.

Садимся в микрик у служебного входа. Темнота, и ветер пахнет огромной рекой, она тут, поблизости, ещё километров двадцать – и она.

Девушка, та, что молчала весь вечер, вдруг начинает говорить – это такой спектакль, такой спектакль, никогда не забуду, я тоже актриса, в этом театре, и даже в кино снималась, тут летом снимал режиссёр Пырываев, и я снималась, и он мне дал визитку, только он недоступен всегда по мобильному, наверное, я не так набираю…

Водитель Юра садится за руль. Девушка прощается с нами за руки. Нет, это не рукопожатие – она хватает нас за руки, за одежду, вцепляется в нас – приезжайте, здесь летом очень, очень красиво, тут есть святой источник, у нас такие рассветы…

Я боюсь, что она упадёт на колени…

Когда-то и Лена выкарабкивалась так же из своего посёлка, которого нет ни на одной даже самой подробной карте.

По чудовищным ухабам в кромешной тьме микрик выбирается на федеральную трассу номер четыре. Тут ещё темней. Юра врубает дальний. Наши гомонят, засыпая, и Лена с гримёршей Катей обсуждают тоник для лица… Под утро мы будем в Москве. Лена засыпает, прильнув ко мне, её детское лицо из тех, что минуют зрелость – сразу становятся старыми. Поэтому Лене предстоит как можно дольше оставаться девочкой, иначе не найти работу…