Когда армия провозгласила Константина императором, Галерий повел себя, по обыкновению, неуклюже: занял выжидающую позицию. Он принял восшествие Константина на трон, ибо никак не мог противостоять этому, но дал ему младший титул цезаря, а не старший – августа, который Константин должен был унаследовать от отца. Если Галерий надеялся спровоцировать Константина на заговор, то ему это не удалось. Константин спокойно воспринял столь вопиющее неуважение к своей персоне. Более того, он отправил Галерию свои верительные грамоты, дабы показать, что готов служить под его началом.

Однако императоры теперь не такие, как раньше. В течение двухсот с лишним лет после первого Цезаря Августа бразды правления империей были сосредоточены в руках одного человека, императора. За последние же тридцать лет власть превратилась в некое совместное предприятие. Я до сих пор отказываюсь понять почему. Неужели империя стала такой огромной, такой разношерстной, что никто не в состоянии править ею единолично? Или люди настолько измельчали, что им велики башмаки гигантов, основавших некогда Рим? Как бы то ни было, последствия очевидны. Императоры подобны кроликам. Или он один, или их много. Диоклетиан расколол империю на две части, затем довел количество частей до четырех. Некоторые из этой четверки верховных правителей имели сыновей, которым требовалось наследство. Другие отреклись от власти, но потом передумали. В конечном итоге на титул непобедимого императора – Imperator Invictus – претендовали шестеро.

Шесть человек, каждый из которых завистливо поглядывает на других, не могут долго оставаться непобедимыми.

Двое из них – отец и сын, Максимиан и Максенций. Старого Максимиана пять лет назад уговорили отречься от престола, но отказ от императорского венца пришелся ему не по душе. Молодого Максенция, как и Константина, обошли повышением, однако в широких кругах преторианской гвардии Рима он имеет поддержку. Преторианцы хотят видеть его в пурпурной тоге императора. Это невозможная семейка, отец и сын стоят друг друга. У обоих вечно красные щеки, как будто они чего-то смущаются, и большие женские глаза, повидавшие, однако, немало жестокостей.

Но сегодня они благодушны как никогда. Они прибыли в Константинову столицу, Трир, чтобы отпраздновать свадьбу Константина и Фаусты, сестры Максенция. Это второй брак Константина, но первый никак не может помешать второму. И он, разумеется, не помешал: быстрый развод позволит Константину обзавестись куда более выгодной супругой. Все делают вид, будто это в порядке вещей. Никто не осмеливается сказать о том, что этот счастливый день не что иное, как тщательно просчитанное предательство. Заключая союз с парочкой узурпаторов, отцом и сыном, Константин не оставляет Галерию иного выбора, как выступить против него.

– Максимиану с Максенцием ничего не стоило заключить мир с Галерием и, объединившись, сокрушить меня, – объяснил мне Константин, когда я предупредил его о возможных последствиях. – Если Галерий хочет напасть на меня сейчас, ему придется выступить также и против моего нового тестя и шурина.

– Но тогда тебе придется защищать их, – заметил я.

– Возможно, – улыбнулся Константин.

На какое-то время воцаряется гармония. Мы собрались в тронном зале Константинова дворца, увешанного гирляндами и освещенного светом сотни факелов. Брачное ложе возвышается в центре зала и завешано пурпурным пологом, вытканным золотом и украшенным сценами охоты и сражений. Ложе это – символическое. Настоящее действо произойдет в другом месте и позднее. Раздается пение, оповещающее о приближении невесты. Она идет, освещаемая факелами, откуда-то из задней комнаты. Рабы распахивают двери, и на пороге появляется Фауста. Ее лицо закрывает тончайшая шелковая вуаль. Платье почти под самой грудью перехвачено шнурком, завязанным изощренным узлом Геркулеса. Жених должен развязать его, однако, зная Константина, я предполагаю, что он просто его перережет кинжалом. Свита невесты осторожно приподнимает ее над порогом – вряд ли им хочется уронить будущую жену императора. Все внимательно наблюдают за происходящим. Я не раз становился свидетелем тому, как невесты съеживались под придирчивыми взглядами окружающих, но Фауста, похоже, наслаждается ритуалом. Ей всего лишь пятнадцать, но ничего от девственницы в ее позе нет. Согнутая в колене нога под платьем слегка выдвинута вперед, спина выгнута. Фауста как будто всем своим видом намекает на то, что произойдет этой ночью.