– Как он умер?

– У него было разбито лицо, – безжалостно произносит дьякон. Он явно хочет потрясти меня. Если это так, то ему придется изрядно постараться.

– Как?

Он не понимает.

– Ему разбили лицо, – повторил дьякон. – Он был весь в крови.

– На лице?

Симеон прикасается ко лбу.

– Рана была вот здесь.

– Чистая рана, вроде той, что остается после ножа?

Видимо, он думает, что я тупой.

– Я сказал вам, что у него было разбито лицо. Раскроен лоб.

Нет, здесь явно что-то не так. Если епископ сидел лицом к окну, спиной к комнате, то очевидной целью убийцы мог быть только затылок. Однако кровь на книге свидетельствует в пользу слов дьякона. Я достаю ожерелье с монограммой, которое мне дал Константин.

– Это ты его нашел?

– Да, на полу, рядом с телом.

– Ты узнал эту вещь?

– У Александра такой не было

– Тебе известно, кто убил его?

Вопрос вызывает у него удивление. Это настолько очевидно. Он думает, что это, должно быть, уловка. Он смотрит на меня, ожидая ловушки, затем понимает, что молчание идет ему не на пользу.

– Он был мертв, когда я нашел его.

Намеренно проявляю нетерпение, чтобы поиграть у него на нервах.

– Я знаю, что он был мертв. Но тот, кто это сделал, не мог уйти и не оставить следов. На его одежде или руках должны были остаться пятна крови.

Я позволяю моему взгляду скользнуть по испачканным чернилами рукам Симеона. Он сжимает пальцы в кулаки.

– Я никого не видел.

– Может, в таком случае, ты что-то слышал? – Этот вопрос в большей степени обращен к библиотекарю, возможно, слух восполнил то, что уже не под силу его слабым глазам. Но тот спешит покачать головой.

– Рядом с нами возводят новую церковь. Каждый день мы слышим шум и голоса рабочих, занятых на ее строительстве. Это очень мешает читать. «Eripient somnum Druso vitulisque marinis»[5], – как говорит Ювенал.

Меня не интересуют его познания. Константин как-то сказал, что люди, когда им больше нечего сказать о себе, показывают свою ученость. Я перевожу взгляд и кое-что замечаю. Брызги крови на стоящих на полке свитках, в стороне от того места, где было найдено тело. Прохожу мимо библиотекаря и, задев плечом, почти толкаю на его любимые рукописи.

Сам я при этом ногой задеваю нечто, лежащее на полу. Предмет откатывается еще дальше, в тень полок. Симеон собирается его поднять, но я жестом останавливаю его и сам опускаюсь на колени. Пол весь в пыли, каплях застывшего воска и тонких нитях папируса. Шарю рукой в темноте и наконец нащупываю что-то холодное и гладкое. Подняв находку, я вижу, что это небольшой бюст, высеченный из черного мрамора, размером с кулак взрослого человека. Мраморное лицо имеет благородные черты и незрячие глаза мудреца, правда, плохо различимые под коркой засохшей крови. Наверно, это лицо было последним из того, что Александр увидел за миг до смерти.

– Кто это?

– Имя начертано внизу, – говорит библиотекарь. Он не осмеливается посмотреть на мою находку.

Я переворачиваю бюст.

– Иерокл.

Это имя мне незнакомо. Даже если я когда-то его и слышал, то не обратил внимания и не запомнил.

А вот другим оно знакомо. Особенно Симеону.

– Иерокл был великим ненавистником христиан, – говорит он, хотя я вижу, что он чего-то недоговаривает.

– Ты знаешь, откуда здесь эта вещь?

– Из библиотеки, – отвечает библиотекарь. – У нас таких несколько десятков.

Поднимаю глаза, и мне все ставится ясно. Посередине каждой полки, примерно на уровне плеч, охраняя рукописи, на деревянной подставке стоит каменная голова. За исключением той из полок, которая забрызгана кровью. Здесь постамент пуст. История раскручивается как свиток.