Король встретил меня у входа в общий зал и протянул руку. Сердце опять ускорило бег, и я почувствовала, как в области подмышек намокла ткань рубашки и нижнего платья, но руку Леонарда всё же приняла. В столовую мы вошли вместе. Король вёл меня вдоль длинных рядов скамеек, покрытых дорогими тканями. Столы располагались буквой «П». Мы, разумеется, сидели в основании.

Чем ближе мы подходили к своему месту, тем больше придворных склонялось в реверансе. Их было около тридцати. В основном мужчины. Женщин, включая моих дам, я насчитала всего семь. Ближе всего к королевской чете располагались самые родовитые, самые нужные и, вероятно, самые верные. Так Роберта Хэмптона я узнала сразу. Он сидел третьим от меня и был мрачнее тучи. Дородный брюнет, с небольшим брюшком и густой, чуть поседевшей шевелюрой. Лет сорока, без левого глаза и двух передних зубов на верхней челюсти.

Бриджет приходилась ему единственной племянницей. Об этом она поведала нам сама, пока вышивала в моей гостиной вместе с Анной и Сесилией. Орудовать иголкой у неё получалось так же плохо, как у меня, но умение чесать языком компенсировало этот недостаток на двести процентов. Матерью леди Хэмптон была родовитая англичанка, а потому почти всю жизнь Бриджет провела в Англии, а в Аелорию вернулась всего два месяца назад после смерти родителей.

Большая часть посуды на столе была глиняной, однако медной тоже стояло достаточно. Почти все мужчины, включая моего супруга, ели руками. Дамы предпочитали серебряные ложки. Вилки-двузубцы лежали больше для красоты, чем для надобности. Особенно интеллигентные брали ими еду из общего блюда.

Сильнее всего меня удивило практически полное отсутствие мяса. Столы ломились от рыбы, хлебных изделий, капусты, каш и нежирных супов. Кто-то восхищался лососем, кто-то – осетром, а Анна хвалила бобра в горохе и с луком. Первые мгновения я думала, что ослышалась, но потом всё же решила переспросить. На столе действительно стояло мясо бобра. И тут до меня дошло. На дворе был декабрь, и сейчас во всех католических странах шёл рождественский пост, а бобра в силу среды его обитания и необычного хвоста-лопаты в ту пору тоже относили к рыбе.

После такого умозаключения мне стало жутко. Ела я осторожно и медленно. В основном наблюдала за придворными. Многие, несмотря на пост, были навеселе. Вино и пиво текло рекой. Кто-то чавкал, кто-то смеялся. В конце стола завязался спор, и чудом не случилась драка. Леонард остановил её взглядом. Он тоже больше наблюдал, нежели ел, и, прежде чем прикоснуться к еде, скармливал верхний кусок одному из своих рыцарей. Тот стоял прямо за ним. На мгновение я даже решила, что мой муж раздвоился и облачился в латы: так сильно они были похожи с дегустирующим рыцарем. Но при ближайшем рассмотрении увидела, что сходство между ними весьма поверхностное. Рыцарь был выше короля и шире в плечах. Его волосы смотрелись темнее, голубые глаза, напротив, светлее и ярче, а черты лица – тоньше и благороднее. Нос тоже украшала горбинка, но натуральная, Веки у него были тяжёлыми и нависали на глаза, а на подбородке виднелась изящная ямочка.

«Неужели так боится, что его отравят?» – мысленно спросила себя я, но развивать эту тему дальше не стала. За столом мы сидели около часа, и когда Леонард встал и протянул руку мне, все придворные разом поднялись вслед за ним и вышли из столовой.

Вечер снова прошёл в молитвах. Точнее, в моём молчаливом рассматривании икон. Я, по обыкновению, думала о своём. Мои дамы сторожили меня у выхода. Обе на коленях. Обе склонив головы.