– А почему мы на кухне должны сидеть? – удивилась Алка.

– Потому что нам совсем ни к чему знать, где у людей всякие ценные вещи лежат. Лишнее это.

– Боишься, что не удержишься? – хмыкнула Алка.

– Алка, схлопочешь! Я-то удержусь, не сомневайся, но просто… так будет лучше, а то кто знает, чем все это обернется. Вон, Натка же говорит, ее знакомого обвинили, что он собственную машину угнал…

– Да ладно, ты чего распсиховалась? Мне и на кухне не кисло посидеть.

Пока они препирались, Натка обошла квартиру.

– Нет, девчонки, все на месте, – сообщила она через некоторое время.

– Тогда давай, покажи, где эта картинка висела! – потребовала Степанида.

Наташа повела их в гостиную, где на стене…

– Ой, мамочки! – закричала вдруг она. – Картина! Что же это делается?

– Ты что, Натка?

– Это она! – прошептала обескураженная девочка. – Она не пропала!

– Тогда чего ты нам голову морочила? – рассердилась Алка.

– Я не морочила… Она… Ее правда не было!

– Ага, она погулять сходила и к твоему приходу вернулась! – фыркнула Алка.

– Это точно она? – полюбопытствовала Степанида.

– Вроде да… – неуверенно проговорила Наташа.

– Может, подделка? – предположила Степанида.

Наташа очень осторожно сняла картину со стены.

– Рамка точно наша, вот и подпись, и еще… На обратной стороне было пятно, маленькое совсем… Ага, вот оно! Тогда я ничего не понимаю!

– Нат, а может, тебе просто померещилось, а? Ты расстроилась из-за мамы, тебе приснилось, что картину сперли, а ты с перепугу решила, что это наяву случилось? Такое вообще-то бывает! Матильде, к примеру, однажды приснилось, что она в театр опоздала, так она вскочила как полоумная, понеслась сломя голову, даже на часы не поглядела, прибегает, а там никого нет, – говорила Степанида, с недоумением разглядывая картинку. Картинка как картинка, даже сразу и не поймешь, что на ней нарисовано. Хотя Мотька ей внушала, что картины не рисуют, а пишут… – Натка, а она правда ценная?

– Не то слово!

– Почему? Чего в ней особенного?

– Ее написал знаменитый художник Сислей, французский…

– И сколько она стоит? – поинтересовалась Степанида.

– Точно не знаю, но очень-очень дорого.

– Миллион баксов? – спросила Алка.

– Ну, на миллион, может, и не тянет… Но все равно…

– Надо же, за такую чепуху такие бабки! – заметила Степанида.

– Это не чепуха, Степка, это… Ты слыхала про импрессионистов?

– Чего это?

– Такое направление в живописи конца прошлого века было. Ну и начала этого… И Сислей был один из наиболее знаменитых… Теперь импрессионисты очень ценятся.

– А откуда у вас такая картина? – полюбопытствовала Алка.

– Папиному предку ее сам Сислей подарил в прошлом веке.

– А этот предок тоже художником был?

– Нет, он был музыкант…

– Значит, это фамильная ценность? – уточнила Алка.

– Да.

– И у нас тоже есть фамильная ценность, – понизив голос, сообщила Алка. – И если бы не Мотька с Аськой, у нас бы ее уперли. Тогда один мужик даже притворился, будто он наш с Людкой родной отец…

– А разве твой папа…

– Папа у нас неродной. Но лучше всякого родного.

– А какая у вас ценность? – спросила Наташа.

– Яйцо Фаберже, с драгоценными камнями.

– Ух ты! А как же девчонки его спасли?

– Это долгая история. Они разгадали, что этот папаша – фальшивый, ну и…

Степанида прекрасно знала эту историю по Мотькиным рассказам и пообещала Натке когда-нибудь рассказать, если Алке будет лень.

– Ну что, можно считать, что все теперь нормально, да? – спросила Алка.

– Наверное, – пожала плечами Степанида. – Но только в том случае, если у Натки были глюки.

– Глюки? Какие глюки? – не поняла Ната.