Ведь Берию никто не любил. Все его боялись. Он проворачивал грандиозные дела с наивысшей скоростью и эффективностью. С соответствующей и неизбежной жестокостью и бесчеловечностью. За что его любить? Он умел использовать не только сильные стороны людей, но и чувствительно прихватить за слабости. Недругов у него хватало. А уж как они после смерти Сталина на нём оторвались! Мало, что сместили, оклеветали, уничтожили, имя его в такой грязи вываляли, что и не видно ничего настоящего. Даже в двадцать первом веке мало что известно о лучшем кризис-менеджере двадцатого века.

Но, как говорится, дай нам Господи сил смириться с тем, что изменить мы не можем!

А на следующее утро дверь открылась, и вместо завтрака пришёл Тимофей Парфирыч Степанов. Я вскочил, так как был рад его видеть, хотя тень сомнения в нём не покидала меня. Парфирыч раскинул руки, в одной была зажата газета, и мы обнялись. Крепко, как друзья после долгой разлуки.

– Как ты, Витя? Рассказывай!

– Да что я! Рад тебя видеть. Не ожидал такого, а рад! Что там, в мире?

– Сейчас расскажу. Пригласишь, или так и будем на пороге стоять?

– Так я тут и не хозяин. Меня даже пытать пытались, извини за каламбур.

– А, наслышан. Ретивый, но недалёкий следователь решил проявить инициативу и ускорить получение твоего согласия на сотрудничество. Но в последний момент он и его подручные сошли с ума и побили друг друга.

– Я там присутствовал. Все живы?

– Таких убьёшь! Им бы каждому по ПТР и в окоп. Их лбами можно танковую броню пробивать.

– А что они сказали?

– Что инвалид-подследственный превратился в призрака и избил их.

– Так это же невозможно!

– Это ты мне мозги засираешь? А то я тебя не знаю! Хорошо, прокуроры тебя не знают и тоже посчитали это невозможным. Но ведь тебя не это интересует? Тебя же подмывает про «Восток» спросить.

– Подмывает.

– На, смотри. Это «Правда» за тридцатое января.

На первой полосе шло сообщение о покушении на Берию. Нарком был ранен, но угрозы жизни нет. Заговорщики схвачены, организаторы выявлены, арестованы, ждут суда.

– Я не успел?

– Эх, Витя! Что бы мы без тебя делали? Всё-таки не подвела меня интуиция. Чутьё у меня, Витя. Хорошее чутьё. А с годами только усиливается. Я как о тебе узнал, сразу почуял в тебе что-то. Только вот что – не понял. Враг ты или соратник? Приглядывался. Ты вроде и весь на виду, но в то же время и какой-то чужой, непонятный.

– Загадочный? – усмехнулся я. Так меня жена называла. Пятнадцать лет прожили вместе, а она всё одно загадочным звала.

– Одно чуял точно – не врал ты, когда патриотические речи толкал. Рискнул, к сыну определил, чтобы приглядел за тобой. А получилось, что ты его спас, многому научил. А теперь нас всех спас от ошибки.

– Ошибки?

Парфирыч вздохнул, расстегнул воротник, весь как-то осунулся, будто вынули из него центральный стержень. Он превратился из старшего майора ГБ в обычного старика, битого жизнью. Круто. Их учат этому фокусу перевоплощения, или это природно-интуитивное, как его чутьё?

– Понимаешь, информация о мнении, что Берия сильно мешать стал, была даже у меня. Очень многие были им недовольны, что не удивительно. И тут этот мальчишка с Антипом с письмом от тебя. Я почитал записи этого Голума. А это его настоящее имя?

– Нет. Это прозвище.

– Он так себя и в записях называл. Странно.

Правда, странно. Хотя что странного? Он – это я, каким мог бы стать в будущем. Или стал. А загадочность – это генетическое. Куда оно денется?

– Почитал я эти сочинения, – продолжил Парфирыч, – многое у меня в голове перевернулось. Я сначала не поверил. Чушью посчитал. Дезинформацией. Думал, и как же это Кузьмина так вокруг пальца обвели?