– Геморроя иногда больше, чем пользы с тех наследств, – вздохнул Макар, поглядывая на спидометр. – Мучайся теперь. Не люблю сюрпризы. Тем более, от Амалии Яновны, упокой господи ее душу.

Въехав в город, Макар почесал затылок, пытаясь понять, где находится.

По обе стороны от дороги пестрели частные дома, и почти у каждого забора были навалены сугробы в половину человеческого роста.

Чердынцев поймал себя на том, что продолжает рассматривать заснеженные деревья, будто до этого никогда не видел ничего подобного. Вдруг захотелось взять телефон и сделать несколько кадров, чтобы отправить матери. Раздраконить в ней воспоминания о русской зиме, о морозце, о санках и лыжах… О безбашенных детях, которые сейчас катились с горки, не доезжая буквально нескольких метров до проезжей части. Макар даже сплюнул, когда увидел ребячью вереницу, карабкающуюся на обледенелую глыбу.

«Нет, когда у меня будут дети, я их на цепь посажу… – в сердцах подумал он. И тут же помотал головой, словно дворовый пес: – Вот ведь какая зараза, эта провинциальная жизнь! Прям сбивает с толку, будто заправский психотерапевт. Ну да мы посильнее будем, нас еще ломать и ломать…"

Набрав номер Альберта Венедиктовича и включив громкую связь, Макар сбавил скорость, заметив, как «ватрушка» с орущим во всю глотку пареньком, крутясь, понеслась вниз.

– Слушаю? – на весь салон прокричал худрук. – Але! Щербинин на связи!

– Макар Чердынцев беспокоит.

– Макар Дмитриевич, рад вас снова слышать! Как вы, где вы?

– Да, собственно, в Добринске, где… Не понимаю, куда дальше. Мне бы адрес, я выставлю его в навигаторе. По-другому, сами понимаете, заплутаю.

– Конечно-конечно! – засуетился собеседник. – Только у нас не потеряетесь! Все дороги ведут в центр. Замечательно, что вы уже здесь. Очень, очень рад!

Макар закатил глаза, сдерживаясь от язвительной реплики. Восторженные экзерсисы раздражали и были, по его мнению, совершенно неуместны. С другой стороны, ведь его собеседник не знал, с какой неохотой Макар ехал в Добринск и как на самом деле относился к почившей Амалии Горецкой.

– Куда мне подъехать? – устало спросил он, прерывая словесный поток Альберта Венедиктовича. – В театр?

– Ах, да зачем же в театр? В полицию, голубчик, в полицию! А я вас там встречу. Не переживайте, порешаем все, порешаем… Вот ведь как получается…

– Где эта ваша полиция?

– В центре, дорогой мой! У нас все в центре. Не потеряетесь!

Отключив телефон, Макар огляделся. Частный сектор остался позади, на смену ему пришли неказистые пятиэтажки и построенные после войны бежево-розовые двухэтажные дома с высокими готическими окнами и эркерами. Чердынцев знал, что во многих российских городах еще стоят такие вот, казавшиеся вполне симпатичными и крепкими, эпохальные строения. Но постепенно жителей расселяли, а когда дома сносили, то оказывалось, что построены они из шлакоблоков и являются на поверку лишь продуваемыми и гнилыми конурами. В свое время города заново отстраивали пленные немцы и их союзники, на ходу превратившиеся в строителей. Именно они занимались тем, что на русском языке давно имело название «халтура». Последствия такого строительства могли сказаться только через несколько лет, но к тому времени немцы рассчитывали уже быть на родине, что у них и получилось.

Промелькнули торговый и офисный центры, небольшой парк с железным пионером и несколькими каруселями, и вот впереди показалась уже знакомая Макару площадь со старым фонтаном посередине.

Дыхание тут же сбилось, будто кто-то дал Чердынцеву под дых. Это добавило еще толику раздражения. Макар не мог объяснить перемен, творившихся в его душе, хоть и понимал, что происходило это из-за прошлого, которое вдруг проснулось и вцепилось в него мертвой хваткой.