– А в ком?

– В нем. В том, кто это сделал. Если человек так скроен и сшит, что ставит свою обиду в центр мироздания и готов мстить именно таким чудовищным способом, то он этим способом и с таким же остервенением мстит всем, кто его обидел. Не обязательно тебе и не только тебе. Если бы его не обидела ты, это сделал бы кто-нибудь другой, потому что его душа чрезмерно ранима, самолюбие непомерно высоко, а эгоизм вообще переходит всякие разумные границы. Такие люди чувствуют себя обиженными по двадцать пять раз в сутки, и список их личных врагов ежедневно пополняется. Но он не может свести счеты со всеми, потому что врагов слишком много. И он выбирает кого-то одного. С кем легче справиться. До кого проще добраться. Или просто кто под руку подвернулся. Вся ситуация говорит о том, что замысел у нашего Шутника возник случайно, а это означает, что ты просто подвернулась ему под руку. Он шел по Калининскому… то есть по Новому Арбату… не привыкну никак к этим переименованиям… Шел, шел и вдруг увидел толпу и телевизионные камеры. Подошел, глянул на монитор, а там ты. Вот и все. Он бы все равно мстил, не тебе, так кому-нибудь другому, потому что он так устроен. И если бы нужно было для облегчения своей затеи кого-то убить, он бы все равно убил, потому что он злобная, мстительная сволочь. А ты, деточка, никак не можешь быть виновата в том, что он такой. Поверь мне, я не сразу стал таким умным. Я тоже много лет убивался и переживал, когда мне казалось, что я виноват в чьей-то смерти. И только ближе к старости я научился быть логичным и не искать свою вину там, где ее нет. Тем более еще неизвестно, кому он мстит, этот урод, тебе или Образцовой. Так что ты иди, Стасенька, подумай над тем, что я сказал, и подружке своей Татьяне объясни, если она сама этого не понимает. И думайте, девочки, думайте. Вычисляйте его, моделируйте, ищите. Наша гордость задета, наша профессиональная честь. Его надо найти как можно быстрее и устроить показательный процесс, чтобы другим неповадно было проверять, насколько мы умные.

Настя вернулась к себе и тут же позвонила Татьяне на работу. Та сняла трубку не сразу, и голос у нее был сухой и отстраненный. Вероятно, в кабинете были посторонние.

– Таня, это я. Можно два слова?

– Полтора, – жестко ответила Татьяна. – У меня люди.

– Ее убили, – коротко сообщила Настя.

– Я поняла, – так же коротко сказала Татьяна и повесила трубку.

Ну что ж, на пороге своего семидесятипятилетия я могу подвести итог и признать, что прожила свою жизнь достойно. И воспитала достойного внука, который не уронил чести нашего рода. Но один Всевышний знает, чего мне это стоило и через какие испытания пришлось пройти нашей семье. Воспитание не позволяло мне открыто демонстрировать свои чувства, и только мой покойный муж представлял, правда, частично, что я испытывала, когда честь семьи была поставлена под угрозу. Но полагаю, что супруг мой чувствовал то же самое.

На протяжении ста пятидесяти лет в нашем роду Данилевичей-Лисовских не было ни одного мезальянса. Из поколения в поколение мы вступали в браки только с равными себе по уровню образования. Ученые, писатели, медики, университетские профессора. Никаких разночинцев, никаких купеческих отпрысков, никакой сомнительной публики. И уж тем более никаких политиков и революционеров. Каждый, кому дозволялось породниться с нами, должен был быть достоин нашего рода и наших традиций, которые мы берегли свято и передавали из поколения в поколение. Но эти требования распространялись и на нас самих. Мы тоже должны быть достойными своих предков. Я всю жизнь занималась древнегреческим языком, мои научные труды посвящены творчеству литераторов Древней Греции. Мой покойный супруг был литературоведом, его специальность – русская поэзия конца восемнадцатого века. И мои родители, надобно вам заметить, долго не давали согласия на наш брак, им требовалось немало времени, чтобы убедиться: Николай Венедиктович Эссен составит мне достойную партию. Но для того, чтобы представить им доказательства этого, ему нужно было составить себе имя в литературно-критических кругах. Благодарю судьбу за то, что мне было всего шестнадцать, когда мы познакомились с Николаем, и за десять лет, пока он доказывал, что достоин меня, я успела состариться всего до двадцати шести. Когда мы сочетались браком, Николаю Венедиктовичу было уже сорок. Однако я не роптала на родителей, ибо понимала: в нашем роду мезальянсов не было и быть не должно. И в свои шестнадцать я еще не могу судить о том, кто достоин вступить в родство с нашим родом, который за полтора столетия дал жизнь ученым и литераторам с мировым именем.