Матвей замотал головой, прижал меня к себе так крепко, что хрустнули кости. Я какое-то время постояла послушной куклой, потому что ни на что другое у меня сил не имелось, затем высвободилась.

– Сейчас я еду домой и надеюсь немного переварить случившееся. А когда ты приедешь, обсудим условия развода. Дети выросли, нам делить кроме квартиры нечего. Значит, можем разбежаться спокойно, без каких-то спецэффектов.

Я вышла, а Голиков остался. Он хотел сказать что-то ещё, но промолчал, видимо, решив, что все слова стоит отложить на потом. Когда наступит тот момент, в который я так отчаянно верила – момент хоть какого-то облегчения.

И пока ещё я не знала, что до этого мгновения очень и очень далеко.

По дороге домой я позвонила лучшей подруге и едва ли не взмолилась, чтобы она приехала ко мне. Остаться в одиночестве, когда вся правда навалится на меня нерушимой скалой, будет слишком жутко.

Варя, практически моя боевая сестра, как иногда я её называла, появилась на пороге квартиры через пару минут после того, как я сама вернулась от Голикова.

Я так и стояла одетая в прихожей, когда дверь, которую не стала запирать за собой, распахнулась и Варя тут же развила бурную деятельность:

– Так! Отставить реветь! И выкладывай всё! – велела она, и я только теперь поняла, что всё это время беззвучно плакала.

– Ва.. Ва…Ва-а-аря-я-! – простонала я и бросилась подруге на шею.

Устоять на ногах больше не могла, повисла на несчастной Варьке всем телом, зная, что она удержит, станет моей опорой хотя бы на пару вздохов. Мне ведь так мало нужно…

– Господи! Инночка, Инна… ты что? Стряслась беда? С кем? Кто-то умер? – заполошно стала сыпать вопросами Варя.

Я отчаянно закивала.

– Да… Я! Я умерла-а-а-а!

Я завыла в голос, да так, что нутро разрывалось от жуткой боли, она всё стояла и стояла внутри и никак не могла выйти наружу. Ничего не помогало… Рёв смертельно раненого животного не спасал…

– Господи… Инночка, Господи… – только и шептала Варя.

Она целовала меня в волосы, висок, скулу, стала говорить какие-то слова, в которых я не разбирала смысла. Да и не нужен он мне был, этот смысл. Его больше не было в моей жизни в принципе…

– Матвей мне изменяет два года… – шепнула я, всё же взяв себя в руки. – Я сегодня застала его с другой в офисе Голикова.

Отстранившись, стала отирать слёзы, пока настала очередь Вари замирать бездвижно.

– В смысле? Инн… ты чего? – выдохнула она, округлив глаза.

Вот тебе и в смысле… Если уж подруга так шокировалась новостями, то что говорить обо мне?

– Так… идём-ка на кухню, меня ноги не держат и нужно хотя бы чаю, что ли, выпить…– сдавленно пробормотала она.

Взяла за руку и повела в вышеуказанном направлении, а когда мы чуть ли не рухнули за стол, про чай, разумеется, тут же забыли.

– Это ещё не всё, – проговорила я, сопроводив слова судорожным рыданием. – Дети обо всём знали…

Я вгляделась в лицо Вари, ища на нём нечто вроде равнодушия по отношению к последнему известию. Может, хоть так мне станет легче… Конечно, потом я окончательно приму, что в этом и есть главное предательство моей жизни, но сейчас ухвачусь за реакцию подруги в бесплодной попытке вновь начать дышать.

– Как… Как так, Инна? Илья и Женя знали, что Матвей… загулял?

Ужас был всеобъемлющим. Он стал отражением того, что бушевало внутри меня. Он откликнулся эхом на мои дикие страдания, которые разрывали душу в клочья.

Ответить я не успела, в дверь позвонили. Это не мог быть Голиков, но я предполагала, кого увижу, когда открою.

И точно, стоило мне добрести до прихожей и отпереть, на пороге я увидела сына.