Снова захожу к Нике в спальню и, стоя возле кровати, смотрю на неё, не замечая времени. Понимаю, что она может проснуться в любой момент и, хрен знает, чё подумает, в довесок к уже приобретённому страху передо мной.

Выхожу обратно в гостиную прямиком к бару. Наливаю полстакана водки и выпиваю залпом.

Пустой желудок обжигает, приходится закусывать. Задумавшись, съедаю порцию жаркое, но вкуса почти не чувствую.

Уставившись невидящим взглядом в окно, я анализирую прошедший день, но ничего не получается, потому что я мысленно снова в диагнозе Ники о котором мне Михалыч сказал.

Вспоминаю её лицо, белое, как снег, как стекленеют синие глаза и снова иду к бутылке.

Я такое уже видел, но тогда помочь ничем не смог. Сегодня опять в прошлое смотался и, кажется, что оно меня не отпустит никогда.

Олеськи нет уже двенадцать лет, она из-за меня погибла, а я живой. Не надо было её подпускать к себе, но уже ничего не изменишь. Я чувствую себя некчёмной оболочкой, внутри всё умерло вместе с Олесей. Я бы и сейчас не задумываясь поменялся с ней местами.

Конечно, Ника бы не умерла, но об этом я только что узнал. А когда увидел в машине её приоткрытый рот, хватающий жадно воздух, то тогда-то шарахнуло меня не хило.

Ложусь на неудобный диван, закинув ноги на подлокотник и прокатываю, что случилось с этой девчонкой? Получается, не за большими деньгами она пришла в стриптиз-клуб, ну и уж точно не за красивой жизнью.

Саня-то куда смотрит, сука! Не может же быть, что Зиме похрен стало на своих детей?

Запускать Нику в “Зажигай”, чтобы она узнала, кто там отравой банчит, мне уже не хочется. Но если я её не зацеплю чем-нибудь, она не останется просто так, в этом я уверен. Других вариантов у меня пока нет.

Могу ей предложить, конечно, стать моей любовницей и стриптиз танцевать только для меня, но это риск неоправданный. Ника скорее всего откажется и после такого слушать ничего больше не захочет.

Со всеми этими стрёмными мыслями я вырубаюсь. Усталость и недосып берут своё.

Утром меня будит зазвонивший телефон. Это Шмель вернулся со своего дежурства в борделе.

Через пятнадцать минут я спускаюсь в кафе, где он меня ждёт.

Как я и предполагал, ничего интересного и нам нужного мой подсаженный охранник в “Зажигай” не увидел.

Я подзываю официанта и говорю, что нужно принести ко мне в номер. Парень всё записывает и ждёт ещё указаний.

– Это всё, – повернувшись к Шмелю, я продолжаю разговаривать с ним.

– Ты никак оголодал? – как всегда, с усмешкой спрашивает Илья, но я улавливаю, что он сегодня пришибленный какой-то. А такое с ним случается редко, практически никогда, поэтому выглядит отстойно.

– Да, есть немного, – отвечаю и смотрю на него изучающе. – Это Нике, оказалось, что у девчонки анемия. Так что сначала надо откормить, в чувства привести, а потом уже в “Зажигай” выпускать, – я не свожу с него взгляда.

– Клим, вытаскивай её оттуда, – нахмурившись, пялится в упор. – Пока ещё не поздно, – Шмель сжимает челюсти, и у меня ощущения, что зубы его сейчас посыпятся изо рта.

– Я не пойму, ты впечатлительный, что ли, такой или чего-то недоговариваешь? – спрашиваю грубо, потому что не привык, чтобы мне советы раздавали, особенно, когда я не прошу. Сам решу, что и с кем мне делать.

– Да не, нормально всё, забей, – поднимается из-за столика, собираясь уйти.

– Ты чё дёргаешься, Шмель? Сядь, – уже спокойней говорю я, он подчиняется, но в глаза не смотрит. – Я весь внимание, – подгоняю его.

– Глючит просто, спать хочу, – отмазывается.

– Если твоё “глючит” к нашей мутке в клубе никак не относится, то вали спи, – показываю, что уговаривать не собираюсь.