– Нет?

– Нет. Мой папа говорит, что люди, считающие себя умными, самые большие глупцы на свете. Потому что не умеют думать и анализировать.

– Вот как? – Игнатов отклоняется на спинку кресла, упирается локтями в подлокотники и складывает пальцы домиком. – Интересный у Вас… папа. Мудрый.

– Самый лучший, – а вот теперь улыбаюсь по-настоящему.

Обожаю своих родителей.

– Тогда, как дочь мудрого отца, скажите мне, Вера…, если я оставлю Вас в своей фирме работать дальше, Вы не наделаете глупостей? Да, я оценил Вашу выдержку в пятницу, хотя по лицу сразу понял, что про отношения Ивана и Ольги в курсе Вы не были, – Сергей Сергеевич говорит неторопливо, проникновенно, и пристально следит за моей реакцией. – Но что теперь, когда из подружки коммерческого директора Вы превратились в его бывшую?

– Ничего, – отвечаю, мотнув головой, – буду работать дальше… если Вы оставите меня в своей фирме.

Специально повторяю его первую фразу слово в слово. Даю понять, что все намеки услышала и оценила.

– А Иван?

– А что Иван?

– Как вы будете общаться с ним дальше?

Ах, Вы об этом недоразумении?! Восклицаю молча, сдерживая порыв хлопнуть себя по лбу.

Но отвечаю ровно:

– Иван Сергеевич не является моим непосредственным начальником. Не думаю, что нам придется с ним часто видеться, – пожимаю плечом. – Влезать в отношения Вашего сына и Марковой я также не намерена.

Вот уж на это даю стопроцентную гарантию. Мне этот кобель теперь даром не сдался.

Вновь сталкиваемся с генеральным взглядами. Проскакивает мысль, что он делает это специально. Только зачем?

– Мне нравятся Ваши здравые суждения, Вера…

Игнатов выдерживает паузу вместо того, чтобы назвать мое отчество, и этот факт мне очень и очень не нравится.

Сделать замечание?

Нет, потерплю.

Хотя продолжение настораживает. Как и то, что Сергей Сергеевич выходит из-за стола, останавливается у меня за спиной и, положив ладони мне на плечи, произносит на ухо:

– И Вы нравитесь.

Сжимает плечи сильнее.

Что, мля?

Хочется вскочить и выкрикнуть распоясавшемуся нахалу свою претензию в лицо, но посильнее вжав ногти в кожаный перелет ежедневника, остаюсь на месте.

– Зато Вы мне – нет, – произношу ровно, но щеки от возмущения пылают.

Уши тоже горят.

Мысленно я уже беру в руки тесак… и все лишние запчасти у оборзевшего старого пердуна отрубаю.

– Хм, смелая, – довольно усмехается Игнатов и, слава богу, оставляет меня в покое. – Теперь понимаю, чем Вы, Верочка, так привлекли моего сына. Даже завидую ему немного. Хотя… – гендиректор возвращается в свое кресло и смотрит на меня в упор, – у нас же с вами все еще может только начинаться… в то время, как с Иваном у вас всё уже закончилось.

Сижу. Молчу. Киплю. Расчленяю.

Внешне же – удав удавом и хвост не шевелится. Но придушить мерзавца, из которого уже песок сыпется, так и подмывает. Зверски.

А ведь я тихая, добрая и светлая девочка всегда у мамы с папой была.

– Сергей Сергеевич, я не совсем понимаю суть нашего разговора, – делаю паузу, не отводя взгляда. Приходится очень сложно. Всё-таки энергетика у Ванюшиного папки бешеная. – Но то, что слышу, простите, мне не нравится.

– А Вы, Вера Владимировна, не торопитесь с выводами. На досуге подумайте получше. Вдруг что-то да изменится. Мне будет очень жаль терять такого хорошего специалиста, как Вы, – улыбается мерзавец и кивает на выход. – А пока можете быть свободны.

Не отвечаю. Да и что тут говорить, если свою позицию каждый успел обозначить.

Поднимаюсь со стула и иду к выходу. Спину вновь прожигает тяжелый и теперь однозначно неприятный взгляд. Но я заставляю себя не сгибаться и держать осанку.