Звонок внутренней связи с дежурной частью отвлек Евгения Варфоломеевича от сладких мечтаний, в которые он начал погружаться.

– Слушаю, – Звездин недовольно нажал на кнопку.

– Товарищ капитан, – разнеслось по кабинету. – Только что позвонили из КГБ. Они уже прослышали насчет фарцовщика нашего. Велено передать – выезжают. И – вас просил Мормудон…то есть виноват, – начальник отдела зайти.

Звездин со злостью отключился, поднялся. С особым, непримиримым прищуром глянул на задержанного:

– Что мне за польза, говоришь? А та самая, за ради которой я, слесарь – инструментальщик, пацаном в партию вступил, погоны вот эти надел. Нечисти на нашей, советской земле меньше станет, – вот моя польза. А ты, профессорский сынок, полагал, что таким как ты всё дозволено? Нет уж. Законность у нас одна. Сейчас КГБ подъедет, тебе её полной ложкой отмерит. И не заблуждайся: не одной мы крови! А разных классов. Всё ясно, голуба?

Листопаду всё стало ясно: именно невозможность взять на лапу определяла глубину классовой ненависти, что испытывал бывший слесарь-инструментальщик к профессорскому отпрыску.

– Я пока выйду, а ты – либо пишешь на мое имя явку с повинной, либо тебя отведут до приезда КГБ в дежурку, и тогда уж всё. Ну? Будешь писать или?…

– Буду! – рявкнул Иван.

Что-то в лице задержанного Звездину все-таки не понравилось.

– Если чего задумал, так имей в виду, – добавил он, – на окнах решетки, у кабинета ждут пара милиционеров, документы твои в дежурной части, – так что насчет смыться и думать не моги.

Дверь за замполитом закрылась. Ни секунды не медля Иван рванул к телефону. Дядька! Вот спасение. Конечно, вздрючит после. Так то после!

Увы! Спасительная восьмерка не набиралась, – межгород оказался заблокирован.

– А! Падлы! – Иван в бешенстве долбанул кулаком по стеклу на замполитовском столе, разогнав во все стороны паутину. Вот такой же паутиной пойдет теперь и его собственная жизнь. Иван представил себе отца, заслуженного деятеля науки, профессора Кубанского университета, которого лишь месяц назад отходили после гипертонического криза. Зримо представил, как завтра отцу с притворным сочувствием сообщают, что единственный сын арестован. И чем это для него кончится? А чем племянник – валютный спекулянт обернется для дядьки?

Иван быстро просчитывал варианты. Считать он умел. Умел находить и нестандартные решения там, где другие впадали в панику и ступор. Может, потому теперь, когда едва не все кубанские дружки, с которыми «гужевался», сидят по зонам, сам Иван к своим двадцати трем закончил университет и, правда, волею папеньки, но и по собственному хотению, подумывал о поступлении в аспирантуру. Наука влекла его тем же, чем когда-то шахматы, а позже – преферанс и бильярд, – возможностью неожиданных, переворачивающих партию комбинаций.

Но все это оказалось ничто по сравнению с фарцой, в которую втянул его вышедший из заключения старый друган Феликс. Вот где адреналин! Вот где истинное наслаждение! Когда ты, зная, что за тобой охотятся всесильный Комитет государственной безопасности на пару с ОБХСС, проходишь по лезвию, даешь вроде загнать себя в угол, а потом неожиданным, элегантным финтом ускользаешь, как тореодор от быка. Один против целой государственной махины!

Впрочем не один, конечно. Судьба, благоволившая своему шелопутному любимцу, всегда присылала ему на помощь счастливый случай. Но здесь, похоже, отступилась. Он задержан в чужом городе с долларами на кармане, да еще с подельником – рецидивистом, – готовое обвинение для прокурора в хрустальной чистоте.