Ворота широко раскрылись, их негромкий скрип прекратился; они снова начали закрываться, когда он сделал первые шаги за ограду, повернувшись спиной к тому, что оставлял навсегда.

Сначала обнять маму. Какая же она маленькая в его объятиях.

– Мамочка, спасибо за одежду.

– Как я рада, Лео, просто безумно рада, что ты здесь.

Они постояли обнявшись. Обниматься на свободе – совсем другое чувство. Теперь не только она отдавала силу; теперь он тоже отдавал силу.

Потом – Феликс.

– Как же я рад!

Медвежьи объятия. Как всегда.

– Я тоже, братишка.

Потом… Лео повернулся раз, другой, поискал взглядом на парковке.

– А Винсент где?

– Он… работает. Не смог выбраться.

– Шесть лет, Феликс, и – не смог выбраться?

– Какой-то сложный клиент. Сам знаешь, как это бывает.

Остался еще один. Отец. Стоит, протянув вперед руки. Он, никогда никого не обнимавший, увидел, как это делают другие.

– Лео, сынок.

– Ты? Вот не думал… что ты приедешь.

Руки – все так же протянуты.

Иван сделал последний шаг и обнял его.

– Если смог измениться я, Лео, сможешь измениться и ты.

Объятия через силу. Отец прошептал эти слова. И сказал еще раз, громче.

– Если смог измениться я, то сможешь и ты.

– Папа, что за чушь ты несешь?

Две вытянутые руки обернулись двумя поднятыми вверх пальцами.

– Два года, сынок.

– Что «два года»?

– Два года, как я завязал. Ни единой капли.

Объятия. От отца совсем не пахнет. Его всегдашний слабый запах красного вина исчез.

– Лео, послушай-ка, мы теперь…

– Потом.

– Потом?

– Папа, мне некогда.

– Но ты же вышел!

– Именно. Надо кое-что утрясти.

Отец не двигался с места.

– Послушай, Лео, я ж ни черта не знал, что Феликс и… она приедут, я заказал столик, но только для нас двоих, ты и я, обед в твою честь, нам надо поговорить…

– Вечером.

Ни капли?

Лео изучал отца – он не был уверен, что это его успокоило. Когда они виделись в последний раз, отец тоже не пил, Лео потребовал, чтобы Иван перед ограблением был трезвым.

И все равно все полетело к чертям собачьим.

Так что в ближайшее время надо держать отца на расстоянии. Не отталкивать его. Но и не пробуждать в нем отцовский инстинкт, который иногда вдруг проявляет себя.

– Ты сказал – вечером?

– Да. Вечером увидимся. До вечера мне… надо кое-что сделать. Окей?

Лео, уходя из-под разочарованного взгляда, прошел мимо маленького грязного «сааба», на который указал ему отец, предложив подвезти, зашагал прочь от стены, от тюремных ворот и дней, проведенных в заключении. Он направляется в другое место.

К шоссе в нескольких милях к юго-западу от Стокгольма.

К совершенно обычной придорожной стоянке.

Чтобы похоронить прошлое, а потом – вернуть себе то, чего не существует.

Ему бы чувствовать себя счастливым, всю дорогу, самым нутром. Свободен. После шести лет он волен наконец делать все, что хочет, даже остановить машину и отлить ровно тогда, когда пожелает. Но он не ожидал такой компании там, у ворот. Три человека, да. Мама, Феликс. Все правильно. Однако третьим должен был быть не отец. Какой-то сложный клиент. Сегодня, когда после стольких лет Винсент мог наконец встретиться со старшим братом?

Лео направлялся на юг, через Стокгольм, которого так давно не видел. Мимо съездов, ведущих в пригороды, в Вестерторп, Фруэнген, Бредэнг. Оказавшись там, где старая дорога тянется параллельно новой, он невольно повернул голову на промельк леса, где вечер за вечером лежал на мохе, среди жужжащих комаров, следя за военным проверяющим. В дни, когда он был еще невидимкой без записи в реестре судимостей. Когда у него не было уголовных знакомых ни в пределах, ни за пределами тюремных стен. Когда он опустошил военный склад, двести двадцать один автомат, – и остался незамеченным.