Врач тоже так считал. Не особо слушал извинения. Пожелал выздоравливать, сдал в приемный покой. И полетел дальше – собирать очередных попаданцев-расшибанцев. Гололед в травме – горячее время.

В отделении после операции Анна слишком много плакала. Она долго, всю жизнь запрещала себе слезы и бабское поведение. А тут как прорвало!

– Что, сложный перелом, со смещением? Осколки? А-А-а-а-а-а… (всхлипывания, первые слезы).

– Что, штифты? Нужна операция? Ыыыыы… И… А… а… (настоящий плач, с всхлипываниями).

– Постельный режим на месяц? Тут? В больнице? Ыыыы… И… А… (длинные рыдания).

И так далее. Вы поняли.

Анна прекратила реветь только через неделю. Видимо, слезы закончились. Так ей соседка по палате объяснила. У нее был перелом луча в типичном месте. И она боялась, что рука срастется криво. Но не плакала никогда. Как она сказала – свое уже отревела на десять лет вперед. Слезы – это как норма осадков. Должны выпасть. Так или иначе. Постепенно или сразу. Такая у соседки была теория.

Анна согласилась, что да. Ее слезы закончились.

Попросила санитарку помочь умыться. И подать зеркальце, расческу.

Беда не ходит одна. Слышали поговорку?

Ровно через два дня у Васи приключился аппендицит. Дикий приступ боли. «Скорая». Операция в ночь.

Он приполз (идти не мог) к Алексею. Разбудил, дергая за руку. Прохрипел, что больно. Напугал до полусмерти. Леша сгреб мальчика в охапку, стал звонить врачам. И уговаривать держаться. Именно так.

– Держись. Держись, мелкий.

– Что?

– Держись, говорю!

«Скорая». Детская хирургия. Алексей бегал по коридору то на анализ крови, то к врачу, держал мальчика на руках. Слушал указания. И снова повторял:

– Держись, мелкий. Держись.

Когда ребенка забирали в отделение, долго не могли разжать руки. Вася стиснул их на рубашке Алексея так, что хоть режь ткань.

Алексей не уехал домой. Дождался конца операции. Врач спустился, рассказал, что и как. И что хорошо, что привезли сразу. Не стали ждать утра. Могло прорваться. Счет шел на минуты…

Анне муж обо всем доложил через несколько дней, когда повеселевший Вася уже садился и вставал.

Выписали пацана довольно быстро. Шрамом на животе он гордился. Считал количество швов.

Анна не знала, плакать или смеяться от всех этих новостей.

Леша и Вася навещали ее через день. Иногда через два. У них же оказалось полно дел.

Вася сильно хромал. Но, по словам Леши и медиков, с ногой все наладилось. Это так, остатки.

Вася задавал очень много вопросов палатному врачу. Он после своих приключений с аппендицитом неожиданно проникся атмосферой больницы и лечения.

Просил показать снимки сломанной ноги Анны до и после операции. Что бы он понимал, да? Но слушал объяснения доктора внимательно. Потом сообщил, что ему ведь тоже будут ногу ломать, железом ее набивать. Чтобы все наладить. И ему интересно, как это все выглядит в натуре.

Не сочувствие к маме. А любопытство. Но и то – хлеб. Анна видела, что врач воспринимает интерес ребенка всерьез. И не гасит, а подкрепляет.

Потом он Анне подмигнул. И сказал, что пацан-то – с мозгами. Может, в травматологи пойдет. С такими вопросами – самое оно.

Анна ждала выписки. Считала дни. И вы-сматривала на лицах навещающих ее мужчин следы ссор. Их не было. Хмурый, но спокойный Леша – тот ли это человек, который заговорил о разводе? Хитрый, но слушающий Лешу мальчик. Тот ли это Вася, который норовил напакостить и слинять? И был готов стоять насмерть, но не мыть за собой тарелку?

Вася складывал в сумку грязные банки, кастрюльки из-под передачи. Помогал! И спрашивал время от времени, сильно ли болит нога… Нет, не столько жалел, сколько представлял, что светит ему. Но… может быть, уже и жалел?