Не знаю, каким чудом после того ремонта мы остались вместе, но жить в той квартире не стали, сняли новую, где ничего не нужно было делать.

— Всё, хватит, — мотнула я головой. — Развелись и развелись.

Хорошо, что не поторопились с детьми.

Хорошо, что развелись именно сейчас, а не стали продлевать агонию.

Сейчас нельзя думать о хорошем. Нельзя об отпуске на круизном лайнере. Нельзя о той поездке на дачу. Нельзя о том, какими мы были глупыми, влюблёнными, сумасшедшими.

— Когда? Где мы всё это растеряли, Марк? — спросила я вслух. — Зачем мы всё это растеряли?

Я повернулась на несколько коротких, как пульс, сигналов клаксона.

Водитель соседней машины нарисовал мне на запотевшем стекле смайлик и сказал одними губами: «Не грустите!»

— Не буду. Спасибо! — так же одними губами ответила я и увидела, что мы, наконец, поехали.

Наверное, Зина была права. Нет смысла перетирать старые обиды, как царь Кощей над златом чахнуть над воспоминаниями о прекрасных днях. Мы оба виноваты. И никто не виноват.

Всё прошло. И плохое, и хорошее.

Он просто меня разлюбил.

Всё закончилось. Но надо жить дальше.

Если бы ещё сделать было так же легко, как сказать.

Я добралась до дома еле живая к двум часом ночи.

Наскоро приняла душ, даже волосы сушить не стала.

В горле стояла горечь от выхлопных газов. Голова раскалывала.

Упала на свою сторону кровати. Я так и спала с краю, не смея переложить на половине Марка даже подушку. Протянула руку. Обняла пустоту рядом.

Телефон пиликнул новым сообщением.

Я удивилась, что кто-то в такую пору ещё не спит. Потянулась за телефоном.

И удивилась ещё больше: Марк выложил новые фотографии.

Сон как рукой сняло.

— Что? Чёрт! Нет! — подскочила я. — Только не говори, что ты снял ту чёртову квартиру!

Я всматривалась в вид из окна — сомнений не было. Снежные шапки на ёлках в парке. Голые скелеты деревьев на берегу. Белая лента реки, где днём над лунками сидели рыбаки.

Смешно, но мы сняли ту дурацкую квартиру ради этого безмятежного вида — новый микрорайон построили прямо у воды, а наш дом стоял крайним. Марк тогда сказал, что, наверное, с реки будет дуть, но квартира оказалась на редкость тёплой.

Именно эти слова я и прочитала в его комментариях к фото. И ещё три слова…

Я выдохнула — всё оказалось ещё хуже.

Он её не снял.

«Я её купил» — три слова, словно обращённые ко мне.

Он её купил.

Ту нашу с ним первую квартиру, в которой мы так и недоделали ремонт.

8. 8. Марк

Курсор моргал на чистом поле листа.

Посередине крупными буквами было написано «ЗАЯВЛЕНИЕ».

Марк смотрел в экран ноутбука, но мыслями был далеко.

Прошло что-то около двух недель после развода, но вряд ли он мог сказать с точностью, сколько это: десять дней или десять столетий. Время словно остановилось.

Они развелись.

Он её потерял.

Какая-то из маминых кошек запрыгнула на колени.

Чёрная с белым ухом, кажется, это Бордо. Или Бордо та, что белая с чёрным хвостом?

Аня никогда не путала маминых кошек и точно знала без памятки на холодильнике, у какой непереносимость глютена, у какой аллергия на курицу, а какой — не пересыпать корм, а то она сожрёт всё, а у неё ожирение.

Когда мама очередной раз улетала в Швейцарию работать в клинике, или на симпозиум в Вену, или в Израиль консультировать сложную клиентку, кормить её зоопарк они приходили с Анной вместе: Марк бы обязательно что-нибудь перепутал.

Сегодня он приехал просто так. Мама пригласила его на ужин.

— Ну, что надумал? — села она рядом на диван. — Написал заявление?

Марк снял ноутбук с колен, закрыл и поставил на журнальный столик.