– Сте-епа…

Провалившийся в глубокий сон супруг на зов не откликнулся. Ираида присела на кровать и легко коснулась руки спящего:

– Сте-е-епа, вставай… Вставай… – теперь потрясла мужа за руку.

Степан с неохотой открыл глаза и тут же закрыл, оберегая их от яркого света.

– Вставай, Степа, – настойчиво повторила Ираида. – Там Полина пришла… Мама.

– А который час? – поинтересовался муж, зевая и потягиваясь.

Ираида Семеновна не ответила и попыталась отвести взгляд. Она не знала, что говорить, как говорить, и потому медлила. От Степана не ускользнула растерянность жены, и он уточнил:

– А зачем мать-то так рано приходила?

– Она там внизу… Внизу сидит…

Звягин тревожно посмотрел на жену, и в душе поселилось нехорошее предчувствие:

– А что случилось, Ирка?

– Беда у нас, Степа. Отец твой…

– По-нят-но, – протянул Звягин и сел в постели. Он ненавидел наступившее утро. Боялся встречи с матерью. Боялся смотреть жене в глаза, дабы не увидеть в них лихорадочного отблеска беды. Боялся, что заплачет, а потому, нарочно огрубив и без того хриплый со сна голос, бросил Ираиде:

– Штаны подай!

Та беспрекословно, с излишней даже готовностью, протянула их мужу. Степан секунду подержал их в руках, словно примериваясь. Потом привычным жестом натянул штанины сразу на обе ноги и ловко, заученным движением встал.

– Сте-епа… – сделала шаг вперед Ираида, но коснуться мужа не решилась.

– Э-э-эх… – вздохнул Степан, стряхнул с себя что-то невидимое и, старательно обойдя жену, направился вниз. Ираида тенью скользнула следом.

На шум шагов Полина Михайловна не отреагировала: как ее невестка оставила, так она и сидела, уставившись в одну точку. Разве только немного раскачивалась из стороны в сторону, да губы ее при этом беззвучно шевелились. Со стороны могло показаться, что Ираидина свекровь разговаривает сама с собой.

«Господи, – подумала Ираида Семеновна, – как бы умом не тронулась. Ведь горе-то какое!»

– Мама, – осторожно позвал Степан.

Полина Михайловна повернулась на голос. Не закричала. Просто поджала губу, чтобы та предательски не дрожала.

Если бы мать заголосила, бросилась бы к сыну или, на худой конец, просто на пол, Степан знал бы, что делать. Но она молчала.

Ираида подтолкнула мужа к матери, тот с испугом оглянулся на жену, но шаг был сделан, и через секунду Степан уже сидел на соседнем стуле, выложив большие руки на стол.

– Надо идти туда, – проговорила Ираида Семеновна. – Нехорошо как-то… Один в доме. Не по-людски.

Полина Михайловна часто-часто закивала головой. Поднялась, с тоской глядя на сына, неловко переступая с ноги на ногу.

– Давайте, мама. И ты, Степа, тоже вставай. Я сейчас детей подниму и следом.

– Не приводи, детей, Ира, – попросила свекровь. – Не надо им это видеть. Рано.

– Рано не рано, – возразила Ираида, – а с дедом надо проститься. И справку надо. И обмыть… Господи, мама, обмыть же! Кого звать?

– Никого не будем звать. Сами со Степой. Отец не хотел.

– Не положено так, мама.

– Не спорь со мной, девочка, – попросила Полина Михайловна.

Перед ее глазами стояла та, давнишняя картина из позапрошлого года, когда вместе с мужем навещали в областной больнице лежавшую там на обследовании сватью. Была середина ноября – холодно, бесснежно и ветрено. Сначала стояли в вестибюле терапевтического корпуса. Сватья ругала врачей, медсестер, соседок по палате. Жаловалась, что кормят невкусно, по-больничному пресно. Долго благодарила за привезенные гостинцы и все время спрашивала: «Как там наши?»

Зиновий Петрович томился. Выходил курить. Потом возвращался. Сваха начала гнать гостей. В итоге простились, по-этикетному троекратно поцеловавшись.