Помидор Иванович упрямо крутит головою:

– Списать – ни-ни… Это обман. А вот объясню тебе с удовольствием.

Три мальчика входят в класс. Еще рано. До молитвы остается еще целых четверть часа. Но в классе, против обыкновения, уже набралось много народа.

В углу класса за доской движутся чьи-то ноги. На доске написано крупными буквами:

Весь класс собрался у доски. Хохот, возня, возгласы удивления.

– Это еще что за выдумки?

Из-за доски вылезает Бурьянов. Лицо торжественное, как перед учителем во время ответа. Над губою наведены углем усы, на щеках намазаны баки. Глаза выпучены, точно у рака. На голове колпак с кисточкой из бумаги. На колпаке с неподражаемым мастерством нарисованы чертики. Калмык мотает головой та к, что кисточка трясется и танцует. Он отдувает выпачканные щеки, еще сильнее таращит глаза и выкрикивает густым басом:

– Честь имею представиться: фокусник и чревовещатель. Кто хочет видеть, как из одного перышка можно сделать двадцать?

Мальчики хохочут, сдвигаются в кучку, окружают Бурьянова. Всем хочется видеть, как из одного пера выходит двадцать.

– Покажи! Покажи! – пристают они к Калмыку.

У Калмыка на ладони лежит стальное пер о. Все смотрят на него с заметным любопытством.

– Давай другое, братцы, это не годится! – командует Бурьянов и протягивает руку вперед.

И вмиг в его руке очутилось другое перышко. Кто-то кладет третье, четвертое. Бурьянов сосредоточенно смотрит, считает и мотает головою:

– Не то, не то… Надо острее… Еще острее… Чуточку только, – мычит он своим деланым басом.

Мальчики разгораются любопытством. Действительно, презабавная штука – из одного пера можно сделать двадцать!

Когда маленький Голубин кладет на ладонь Калмыка свое самое хорошенькое, желтое, точно золотое, перышко, по счету двадцатое, Бурьянов неожиданно срывает с головы свой бумажный колпак, насмешливо раскланивается перед огорошенными зрителями и писклявым голосом визжит:

– Вот каким образом из одного пера можно сделать двадцать! Вот каким образом один умный человек может провести тридцать наивных!.. А теперь честь имею кланяться, господа! До приятного свидания!

И зажав в ладонь полученные двадцать перьев, Бурьянов скрывается за доской.

Мальчики хохочут.

– Ай да Калмык!

Действительно, Калмык сумел провести их всех – и презанятно. В другой раз они не будут простофилями и не дадут себя дурачить таким образом, а пока…

Звонок к молитве… На пороге класса стоит Дедушка, вернее Корнил Демьянович Вершиков, воспитатель.

– На молитву, дети, на молитву! – кричит он, хлопая в ладоши, и вдруг, заметив необычайное оживление у доски, проходит туда.

Как ни близорук и ни подслеповат Корнил Демьянович, однако он замечает все, что ему надо.

– Чьи это ноги? – строго обращается он к гимназистам.

Подавляя смех, Подгурин отвечает беспечным тоном:

– Это не ноги, а сапоги.

– Сапоги без ног, – вдохновенно прибавляет Янко.

– Сейчас подать мне эти сапоги! – сердится воспитатель. – Я знаю, кто там спрятан!

– Там фокусник, – снова отзывается длинный Верста замогильным басом.

– И чревовещатель, – подпискивает голос сзади.

– А вот посмотрим.

Дедушка не без труда пролезает за доску и вытаскивает оттуда смущенного и красного как кумач Калмыка. Колпак он успел сбросить в угол, щеки вытереть носовым платком, но усы остались, придавая ему уморительный и глупый до чрезвычайности вид.

– Ха-ха-ха-ха! – не могут удержаться от смеха мальчики при взгляде на эти усы и этот глупый вид.

– Очень хорош! Безобразник этакий! – сердится Дедушка. – На час в гимназии останешься после уроков, а теперь ступай впереди класса на молитву с этим самым украшением на лице.