– Готов, но не буду! – Назгал спрыгнул с алтаря.

Дурацкая ткань прилипла к ягодицам, потянулась следом. Назгал отмахнулся от нее и зашлепал к священнику. Тряпка безвольно опустилась на пол. Эстиний уцепился за нее взглядом, грудь его поднялась и опустилась.

– Чего мне делать с твоей мудростью? Только согнуться и ползти вперед. Нет! Лучше уж ты отведай моего варева. Если готов.

Эстиний крутанул ладонью. Мол: давай, удиви меня, парнишка.

Просвещать его, читать лекцию о свободе – не только внутренней, Назгал даже не думал. Он взял священника за широкий рукав, потянул за собой. Босые ноги двоих шлепали по ледяным плитам пола. Только один из них ощущал уколы боли, ударяющие выше. От этой боли страдали почки, но Эстиний забыл о том, что на вопли тела нужно реагировать.

Отчасти он уже свободен.

Только свобода эта весьма печальная. Люди страшатся ее, убегают прочь. Порой с криками. Смириться с неизбежным способен не всякий.

У выхода из храма Эстиний остановился. Назгал не сразу это заметил, только когда шерстяная ткань обожгла его, выскользнув из пальцев.

– Чего такое? – повернулся парень.

– Обуться. Холодно. Грязь по колено.

– Боишься замазаться, сбрось тряпку. Ноги отмыть проще.

Совет очевидный, даже логичный. Только логикой оперировать способен редкий человек. Этим даром наделены единицы. Обычно светоч его затухает во всеобщей тьме невежества. Слепцы спешат выколоть единственный глаз у того, кто еще может едва-едва взирать на мир.

Эстиний так поступить не мог. Назгал закатил глаза, махнул рукой, отбрасывая возражения священника.

– Подтяни тряпки, да выше колен! А босиком пойдем, чтоб за тобой не пришли.

– Так следы останутся.

– Сам же говоришь, – возразил Назгал, – твое стадо затопчет следы.

Эстиний кивнул. Так и произойдет. Что бы ни задумал его просвещенный гость, никто не подумает на священника.

Уже стемнело. Влажный холод сковал мир, загнав крестьян в теплые дома. Отовсюду доносился запах дыма. С собой он уносил частички пищи, что достанутся не людям, но древним богам.

Назгал вдохнул морозный воздух. Ощутил, как легкие наполняются водянистой субстанцией, разлитой вокруг. Холод обжег ноздри, глотку, уколол в ребра. Тысячи иголок пронзили его изнутри.

Все же он человек, а не чудовище.

Вкусив пищи богов, поднятой ритуалами настолько древними, что люди о них забыли, Назгал ощутил родство с окружающим миром. Чистое и незамутненное восприятием. Тысячами покровов, что отделяют людской мир от истины.

В наготе был смысл, понял Назгал. Не только противоборство с традициями. Нечто глубинное, древнее в этом скрывается.

– На тебя даже холодно смотреть, – сказал Эстиний.

Назгал повернулся. Видел, как его спутник весь сжался, сунул ладони в рукава. Его цыплячьи ноги напоминали шкуру опаленной курицы. Поднятые волоски цепляли грязь.

– Пойдем, – Назгал покачал головой, – на ходу согреешься. А то шкура твоя померзнет, придется срезать ножом.

– Куда идти? Темень такая. Дай, хоть лампадку захвачу.

– Я все вижу.

Взяв священника под локоть, Назгал повел слепца вперед. На вопросы – куда, зачем, не отвечал. Все сам увидит, поймет. Назгал говорил куда наступать, предупреждал о препятствиях.

– Ты действительно видишь! – выдохнул Эстиний.

С благоговением, как показалось Назгалу. Этот старик, почти мертвец чего доброго начнет относиться к гостю, как к посланцу Хранителя. Или его врага. Не суть.

– Вижу. И что?

– Как что? Ночь – время не людское.

– Ой, да глупости все это. Духам плевать на нас. Как и твоему хозяину.

– Это точно, – донесся вздох Эстиния.