– Воды хочу, – ныл Женя и тер глаза.

Но воды в продуктовых пакетах не оказалось. Арбуз, вино, сушеная рыба, карты, семечки, сахарное печенье, сигареты для бабушки. Воды нет!

– Я где-то читал, что в экстремальных случаях воду можно заменить вином, – предложил отец Стасика брату, надеясь на одобрение. Идти по солнцепеку до ближайшего магазина никто не хотел.

– Ура! Ура! Мы будем пить вино! – пятилетняя Ксюша не смогла сдержать восторга.

Весь пляж замер в ожидании интересной развязки, но тут в разговор вмешалась сердобольная тетенька, зорко наблюдавшая за компанией со стороны.

– У меня! У меня есть вода. Вот возьмите, целая бутылка. Вы что детей вином поите!? Совсем совесть потеряли. И бабка ваша на солнцепеке без панамы сидит, пиво хлещет вторую банку. Солнечного удара не боитесь? Жены ваши где? Дети купались беспризорные, пока вы на теплушке отмокали…

Воду разлили по пластиковым стаканчикам, хватило всем. На сердитую тетеньку никто не обиделся. Откуда она могла знать, что отдых многочисленного семейства заключался в пари между женами и мужьями. А пари было такое: продержаться полдня на самоконтроле и дать женской половине немного отдохнуть. Здесь выигрывали все: и дети, и мужья, и свекровь без панамы. Цепочка замыкалась именно на ней, на Веронике Наумовне. Невестки устали от ее бесконечных замечаний, а свекровь все больше разочаровывалась в выборе сыновей. Но подрастали внуки. На пустом месте возникали такие же бессмысленные споры, ссоры, обиды, ревность. Бабушка никому не давала поблажек, ко всем дышала справедливо ровно, а перед Стасиком дала слабину.

Вероника Наумовна давно не видела море, с того года, когда в госпитале от обширного инфаркта скончался муж. Море напоминало ей о счастливой жизни, о приятных хлопотах, о житейском водовороте, и долгое время она думала, что выпала из него навсегда, пока не разглядела в маленьком Стасике, зачинщике всех несчастий, любимые черты. Та же горбинка на носу, прямой разлет белесых бровей, упрямый лоб и напряженная складочка на подбородке под нижней губой. Она слышала за спиной недовольный шепот невесток, что из всех детей именно Стасик стал ее любимцем, и виной были его маленькие, аккуратные, ярко-рыжие веснушки на вздернутом носу, а у деда Станислава они были темно-коричневые, расплывшиеся, как чернильные пятна…

– Арбуз будешь? – Стасик протягивал ей алую скибку с черными вкраплениями. – Воду малыши выпили, а пиво закончилось. Тебе панаму принести?

Бабушка улыбнулась, заговорщически подмигнула.

– Не надо. Иди купайся.

Греясь на солнце, Вероника Наумовна вспоминала далекий шестьдесят восьмой год, когда в Ялте на теплоходе порыв ветра унес с ее головы белоснежную панаму в открытое море, а молодой лейтенант, подавая руку на трапе, произнес:

– Девушка, не расстраивайтесь. Панама вам совершенно не шла. Разрешите вас сопроводить?..

Случайный шквальный ветер и супружеское счастье длиной в сорок три года. Она никогда больше не носила панам. Они ей не шли.

У всех своих знакомых, подруг и даже многочисленных родственников Яночка числилась в разряде «не от мира сего». И если жизнь вокруг кипела, бурлила и периодически подпрыгивала на закономерных амплитудах «радости-горести», то у Яночки судьбоносная кривая рисовалась где-то по серединке общепринятого графика, грозясь в ближайшем будущем и вовсе сойти к нулю, слившись с осью Ох.

В то время, когда все друзья переженились, нарожали детей, а потом развелись и переженились по второму разу, Яна достигла уже того возраста, при котором оставаться одной было как-то не с руки и по большому счету даже неприлично. Старинный оборот «засиделась в девках» к Яночке тоже каким-то образом не подходил, потому что к тому месту, где она должна была только засидеться, Яна приросла намертво, фундаментально и, несомненно, пустила корни. Во всяком случае, ей так казалось.