«А вот если для дела, то пожалуйста, – отвечает мне тело. – Если ты стоишь на доске, держишь парус, каждая мышца будет выполнять эту задачу: управлять ветром и доской, удержаться на ногах, невзирая на волны, брызги и течение, вернуться домой, в конце концов. Тебе нужно, чтобы не сбилось дыхание, когда ты подпрыгиваешь от избытка чувств на сцене, продолжая петь и играть на гитаре? Пожалуйста!» Вот это мотивация и здравый смысл! Человечеству нужно сильное тело для выживания. И да, нам нужен естественный физический труд, привет, граф Лев Николаевич!

Моя память похожа на высотный дом, в котором я с легкостью бегаю с этажа на этаж, заходя в любые комнаты – декорации, на фоне которых проходит моя жизнь. Некоторые двери иногда заперты, я долго ищу ключи, а некоторые всегда нараспашку – запахи и звуки, счастливый смех, родные лица.

Минск, 70-е годы. Воскресенье. Январь. Я сижу за кухонным столом, ем любимую рисовую кашу и смотрю в окно на замерзшую гладь озера, которое в окружении лесного массива располагается сразу же за конечной остановкой автобусов и троллейбусов, делая наш удаленный от центра микрорайон весьма дорогим и престижным. Но это выяснилось гораздо позже, уже в студенческие годы, когда мы притащили ко мне в гости одного британского студента. А сейчас я этого не знаю, но очень радуюсь возможности постоянно торчать в лесу и на озере.

С восьмого этажа все очень хорошо видно – искрящийся белый снег, проплешины прозрачного льда, под которым зимует темная озерная вода, вмерзшие сухие пучки осоки и простор, слегка присыпанный изморозью. Простор на самом деле обманчив – лед не гладкий, как на обычном катке, а будто слоновья кожа весь изрезан складочками и трещинками из-за оттаивающей и вновь замерзающей воды. Можно споткнуться и сильно навернуться. Обычно в воскресенье я ухожу туда сразу после завтрака, часов в девять. Слава богу, с утра меня не заставляют заниматься музыкой – родители жалеют соседей. Я надеваю свитер, шапку с помпоном и короткую юбку, чтобы быть похожей на настоящую фигуристку. Если удастся выскользнуть из дома раньше, чем мама успеет оценить мой прикид, то я выйду в тоненьких, прозрачных колготках. Если нет, то придется надевать шерстяные рейтузы…

Мороз все же вносил коррективы в мое представление об экипировке – ноги в колготках быстро замерзали и через полчаса становились синими. Коленки приобретали кумачовый колор и к тому же нещадно чесались. Поэтому мама и здравый смысл побеждали. Я прибегала, быстро съедала обед и возвращалась обратно на озеро. К тому времени подтягивались любители подольше поспать, и там собиралась большая компания. Мы с воодушевлением гонялись друг за другом, хохотали, неумело флиртовали, и не было ничего прекраснее этого замерзшего озера со всеми его трещинками, неровностями и неожиданными падениями. Когда загорались фонари, я возвращалась домой прямо в коньках, обутых в чехлы, топала, как лошадь, по подъезду, проклиная школу, чертовы уроки и чертову музыку. Было невозможно поверить, что время, отведенное на радость, закончилось так быстро! Впереди маячили пять долгих дней недели и еще целых пять лет школы, чтоб она сгорела!