И примется комкать и резать,
и мерить по сто раз на дню.
Пожми удивлённо плечами,
оставшись на вольных хлебах.
Мы завтра с тобой одичаем
куда не ступала нога.
Мы завтра протопаем тропы,
откроем святые места.
Мы завтра распишемся кровью
на мирно почивших листах.
И снег под ногами заплачет,
мешаясь привычно с песком.
И город, прикинувшись зрячим,
увидит, что мы высоко
летаем и падаем звонко,
и лоб расшибаем на раз.
Пусть нежное сердце ребёнка
оставит тебя умирать
на красной каёмочке блюдца,
звеня молотильным бочком.
Позволь на тебя оглянуться,
впитать эту кровь с молоком.
Улыбку сорву и упрячу
в священных псалмах между строк:
мечты, любопытство, упрямство.
И клацну заветное ОК.
Кристально чистая тоска
кристально чистая тоска
под маринадный огуречик.
присядь со мною, человечек,
слова прольются тихой речью,
и речка-реченька близка.
а в речке сказочка о том,
как в ясном месяце апреле
слова, не думая о цели,
с цепи срываясь полетели
о стену, на пол…
я никто
тебе с тех пор.
звенели маки,
под утро плакали собаки,
луну сгрызая до дыры.
но обнищавшая краюха
смотрела с неба хмуро, сухо.
так я с тобой заговорить
пытаясь, гляну: ты краюха.
ты смотришь с неба хмуро, сухо.
ты идеальна (мать Тереза!)
добра, участлива. железо
ты плавишь взглядом.
кем я стал?
трещит по швам мой дом кромешный.
здесь были славные моменты.
и тишь да гладь,
но я устал.
стена стеной.
не плачь, богиня.
язык цепляется за имя
и прячет бережно храня.
молчу.
пора озолотиться.
ты слишком жаркая жар-птица,
воды не хватит у меня.
Елена Рид
Сонет из венка сонетов Dark Romantic Club
В пустыне было тихо и темно,
И даже сердце шёпотом стучало.
Уединенье, всех начал начало,
Желанное и сладкое вино.
Земная слава, деньги, красота,
Плач соловья о розе несравненной —
Как это все неизмеримо тленно,
Когда свои ладони пустота
Над миром простирает. Забывай,
Как забывает радости вдова,
Седой солдат – осаду Исфахана.
Всю суету сует смешай с песком,
Не плача, не жалея ни о ком
Среди кустов-скелетов бездыханных.
Люблю полупустой вагон метро
Люблю полупустой вагон метро,
Стекло, в котором я не отражаюсь.
Здесь демоны, глядящие хитро,
У поручней почтительно прижались,
Подобострастно ловят каждый жест,
Придержат когтем двери раздвижные…
Здесь домовые нижних этажей
Навытяжку стоят, как часовые.
Я самый страшный хищник в эту ночь,
Меня боятся сущности и люди.
Нет ничего, что мне не превозмочь,
И от меня ни капли не убудет.
Но что мне делать с силою моей?
Скольжу, лечу одна во тьме промозглой.
Змеятся в лужах блики фонарей,
А на глазах моих пылают слёзы.
Вот промелькнула тень в чужом окне,
Привычно хлопоча о дне грядущем…
И я хочу туда! Откройте мне!
Бесстрашные… Имеющие душу…
Урановая Мадонна
Бог выше распрей гендера и пола,
Единственный, не знающий греха.
Они кричат: «Гори, умри, Энола!»
Энола кормит грудью и глуха.
Наверное, она не виновата
(Скажите, кто из смертных без греха?)
Что родила нам меченого брата,
(Такого Ева родила когда-то),
Что родила нам порченого брата,
Что атомного сбросил петуха
На Хиросиму – та в лучах заката
Была, как место лобное, тиха.
Смешались в кучу кости и копыта,
Стекает кожа с пальцев и лица.
Ничто, как говорится, не забыто,
Не выключай, досмотрим до конца.
Огромное бессмысленное древо
Отъединило небо от земли.
На это дело грустно смотрит Дева,
Лежащая в урановой пыли.
В её руках ребёнок полуголый,
И нет за ним греха ни одного.
Кричат: «Умри!». Не слушай их, Энола.
Младенец плачет. Покорми его.
Лепестки
(Насте Р.)
Мы заигрались. Слишком высока
Цена игры, где ставкой служит чудо.
Струится безымянная река,
Потоком вод уносит нас отсюда,
Под током больно, страшно, не смешно.