– В самом деле, пойдем отсюда… чаи с губернатором распивать!

Голос у него был крепкий, далеко по морозцу разнеслось. Тоже как вызов кому-то. Но кому, кому?

Идти к тетушке с невестой, которую никто из Морозовых не признавал, Сережка не решился. Да Зиновея и сама бы не отважилась на такой шаг. Самое разумное было – пойти к нему домой; но и там Зиновею «не представили». Орехово-Зуево – слишком мал городок, все еще называвшийся селом. Многие тысячи работного люда, а господ-то? Кроме конторских служащих, остальных по пальцам пересчитаешь. Всяк на виду.

– Знаете, мои хорошие… – надумал, как всегда круто, Савва. – Не махнуть ли нам в Москву? Право, я нахлебался этих забастовок! Сыт по горло. А в Москве как в лесу, всегда скроешься.

Сережка с восторгом принял его предложение. Поколебавшись, согласилась и Зиновея. Еще не ведая, конечно, чем все это через три года обернется…

А через три года он попросту увез от Сережки Зиновею и заново с ней перевенчался.

Чего церемониться, если муженьку не до жены? В своем беспутстве Сережка большей частью пропадал в Москве, на бегах. При вине и картах. За три года и дитятей обзавестись не удосужились. Женушке хоть на панель иди! В Москве мода такая пошла: небедные девицы в разгул пускались. Стригли волосы чуть ли не до затылка, надевали синие чулки, дымили папиросами и читали Апухтина с подвывом:

Толку в гнедых Зиновея не понимала, идти снова в присучальщицы не хотела – кого и зачем присучать?! – от безделья хоть на козла бросайся, а тут Савва из туманной Англии и нагрянул. Одет как лорд английский, речист и решителен. Он и уговаривать ее не стал, просто взял за руку и уволок в орешник, благо, что время было летнее, а орешнику на Клязьме – ой-ей-ей!.. Она и опомниться не успела, как с удивлением призналась:

– Кажись, дитя у меня будет…

– У нас, – поправил ее Савва, словно английский лорд.

– Три года ничегошеньки, а тут как ветром надуло…

– Ага, ветерком, – снова тут же в орешнике, да под такое-то признание, подмял ее Савва. – Я уже дитятю чую, право! За палец хватает, стервец!

– Ой, ты скажешь, охальник… – догадалась о сути его насмешки, доброй как-никак.

– Скажу. Прямо Сережке, в глупые его глаза! – не унимался Савва: больно уж орешник-то над головами хорошо пошумливал. – Прямо сегодня и дую в Москву. Раз такое дело – поспешать надо. Не с пузом же к венцу идти.

Верно, не в его привычках было медлить. Сережку с бегов вытащил, «смирновки» с ним с удовольствием распил, а потом и объяснил все как следует. Сережка даже обрадовался: жена с плеч! Уж теперь-то никто его не будет попрекать, что вечно на бегах пропадает. Правоведы во главе с Амфи быстренько все дело скрючкотворили, так что и во второй раз черноокая Зиновея пошла под венец в полной девичьей стройности. И уж получше: Зинаидой. Так Савва захотел. А Савве отказать никак нельзя было.

В этой буреломной поспешности единая загвоздка вышла: мать. Мария Федоровна никак не могла смириться с выбором сына. Мало, что разведенка, выкраденная у своего же родича, так и без роду-племени настоящего, хотя и было отчество: Григорьевна. Отца-то и след простыл, еще до Сережки; он пробовал было торговлишкой заняться, чтобы тоже к купцам пристать, да быстро сошел с круга. Здесь ведь и характер, и нрав нужен. В купцы под пьяное дело не выходят, а если уж дочка со слез пошла на фабрику, в какие-то присучальщицы, так ложись да помирай. Он как истый христианин так и сделал, словно предчувствуя, что дочка дорогу себе найдет. Ну, может, поплутает немного с каким-нибудь лошадником Сережкой, да на рысаке и вырвется из глупой чащи. Савва из Англии тоже привез любовь к лошадям, но жену на рысистых бегах не проигрывал. Даже ругаясь, мать его, Мария Федоровна, крепость сыновней души чуяла.