Пока студенты обсуждали, как передать в окошечко если не выпивку, так хоть папиросы, дровяные дроги расцепили, обоз кое-как протолкнули в Армянский переулок. Процессия двинулась дальше.

Но сопровождавших конвой студентов вдруг охватило сомнение. Если везут из Петербурга, так почему не с Николаевского вокзала, а с Курского? Почему настырных студентов не прогонят прочь? Даже обидно, что все идет тихо-мирно! Нашелся и дока, который громогласно заявил:

– Это не шлиссельбургская Мадонна! Не Верочка Фигнер! И не петропавловская Софьюшка! Я встречал их в Петербурге, ошибиться не могу. Что происходит? Я протестую!..

Протесты начались и в карете. Грубые мужские лица отодвинули белокурую головку и закричали:

– Капитан? Мы дальше несогласные. Мы так не договаривались.

Творилось что-то непонятное. Даже Илья-Громовержец приуныл. А тут еще какая-то незнакомая девица стала открыто раздавать листовки. Когда прочитали – ахнули. Там черным по белому было прописано: «Бей жандармов!» Смышленый Амфи усомнился:

– Не провокацию ли нам готовят?!

Вальяжный Хан поспешил его успокоить:

– Неужели Илюша этого не предусмотрел? Ты же говорил…

– Говорят, что кур доят! Смотри, Хан…

Толпа, похватавшая было листовки, начала в паническом страхе разбегаться по переулкам. Оттуда навстречу выходили совсем другие люди, мордастые и сытые охотнорядцы, иные даже и фартуки не стали снимать. Процессия как раз подступала к Охотному ряду. На тротуарах, мешаясь с зеваками, замельтешили мрачные, бородатые лица. Многие люди были с дубьем. Как бы не замечая этого, девица, раздававшая листовки, взывала:

– Возьмите, прочитайте! Никто не должен умирать с голоду. Все обязаны выступать на защиту своих прав!..

В карете послышался визг, а из боковых окошечек на обе стороны понеслось:

Амфи озадаченно сплюнул:

– Черт знает что! Кто в карете?

Там, видно, услышали, нахально заорали:

– Дунька-Хунька, Машка-Ляжка да гусаки подсадные…

– Эй, капитан? Так не договаривались. Открывай! Дверь ломать будем!

Карета уже погромыхивала по Охотному ряду. Дворники и торговцы стояли наизготовку. Палки и дворовые лопаты уже не прятали.

– Кажется, нас бить будут?

– Да где Громовержец-то наш?

Рассуждать было некогда. Охотнорядцы, сминая студентов, ринулись к карете, крича:

– Выдавай цареубийц! От мы их!.. Слышь, капитан?..

Штабс-капитан сам не знал, что делать, поэтому сурово приказал:

– В штыки-и!

Штыки сомкнулись вокруг кареты. Нападавшие отскочили, ругаясь:

– Бить велели… А кого бить?!

– Этих… студиозов!..

Карета, впереди которой с саблей наголо бежал штабс-капитан, с грохотом покатилась с мощеной горы на низменный плац, обставленный великолепными зданиями трех театров, двух гостиниц и белой стеной Китай-города. Студенты засматривались на трактир Тестова. Сашка Амфитеатров не выдержал:

– Савва, не буду Ханом обзывать – пригласи чайку крепенького испить. Ты ж богатенький.

– У графов, Амфи, проси, – хоть его и назвали по христианскому имени, Савва не торопился, как истый купец, раскошеливаться.

– Да где они, графы? Не толкаться же им среди нас. Поди, давно там сидят вместе с Олсуфьевым.

Графов оставили в покое, но и самим, при всем желании Саввы, было к трактиру уже не пробиться. Черная карета миновала Большой театр, и тут, в Охотном, началась настоящая потасовка. Не прорвавшись сквозь солдат, охотнорядцы бросились на ближних студентов. Те сомкнулись плотнее, а от недалекого университета уже спешила подмога. Многие утром побоялись связываться с закоперщиками. Теперь они были храбрее всех, орали: