[35], но «собаки» тут такие, что жуются, как масло, и вкус у них нежный, как букет вина, масла и чеснока, приготовленных все вместе и выплывающих из дверей кухни этого кафе – Квашеная капуста не лучше, чем в Пенсильвании, картошка у нас от Мэна до Сан-Хосе, но О да, я забыл: – со всем с этим, поверх, причудливая мягкая полоска бекона, которая вообще как ветчина и самолучшая закусь.

Я приехал во Францию не делать ничего, только ходить, и есть, и это была моя первая еда и последняя, десять дней.

Но возвращаясь к тому, что я сказал Паскалю, покидая этот ресторан (заплатив 24 франка или почти $5 за это простое блюдо), я услышал вой с дождливого бульвара – Маниакальный алжирец обезумел и орал на всех и вся, и держал что-то, чего я не разглядел, очень маленький ножик или предмет, или заостренное кольцо, или что-то – Пришлось остановиться в дверях – Люди спешили мимо, напуганные – Я не хотел, чтоб он видел, как я спешу прочь – Вышли официанты, стали смотреть со мной – Он шел к нам, тыча в наружные плетеные кресла по пути – Мы с метрдотелем спокойно посмотрели друг другу в глаза, как бы говоря «Мы вместе?» – Но мой приказчик заговорил с безумным арабом, который на самом деле оказался светловолос и, вероятно, полуфранцуз, полуалжирец, и у них сложилось нечто вроде беседы, а я обогнул их и отправился домой под уже проливным дождем, пришлось такси ловить.

Романтические дождевики.

У себя в номере я посмотрел на свой чемодан, так умно сложенный для этой большой поездки, идея которой зародилась вся накануне зимой во Флориде, пока я читал Вольтера, Шатобриана, де Монтерлана (чья последняя книга даже сейчас еще выставлялась в витринах Парижа, «Одинокий странник – это дьявол») – Изучал карты, планировал везде походить, поесть, найти родной город предков в Библиотеке, а затем отправиться в Бретань, где он располагается и где море несомненно омывает скалы – План мой был, после пяти дней в Париже, поехать в тот трактир на море в Финистере и выйти в полночь в дождевике, шляпе-зюйдвестке, с блокнотом и карандашом, и с большим пластиковым пакетом, чтобы в нем писать, т. е. совать внутрь пакета руку, карандаш и блокнот и писать насухо, пока на всего остального меня льет дождь, записывать звуки моря, часть два поэмы «Море», которую озаглавлю: «МОРЕ, Часть Два, Звуки Атлантики в Х, Бретань», либо под Карнаком, либо Конкарно, либо Pointe de Penmarche[36], либо Дуарнёне, либо Плузэмедо, либо Брест, либо Сен-Мало – Там, в моем чемодане, пластиковый пакет, два карандаша, запасные грифели, блокнот, шарф, свитер, дождевик в шкафу, и теплые ботинки —

Теплые ботинки еще б, я также привез с собой из Флориды ботинки с кондиционированием воздуха, предвкушая долгие жаркосолные прогулки по Парижу, и ни разу их не надел, «теплые ботинки» только и носил все это благословенное время – В парижских газетах люди жаловались на месяц непрерывного дождя и холода весь конец-мая и начало-июня по всей Франции, который вызвали ученые, что-то ковыряющие в погоде.

И моя походная аптечка первой помощи, и варежки на раздумья хладной полночью на бретонском брегу, когда с письмом покончено, а также всякие причудливые спортивные рубашки и лишние носки, которых мне в Париже и надеть-то не пришлось, не говоря уже про Лондон, куда я тоже планировал поехать, я уж молчу про Амстердам и Кёльн потом.

Я уже скучал по дому.

Однако книжка эта – доказать, что, сколько б ни странствовал, как ни «успешен» твой вояж либо укорочен, ты всегда чему-нибудь научишься и научишься передумывать.