– Ну, дело не медведь, в лес не убежит. Успеешь еще ручки-то у дверей вычистить. А кофею-то долго ли выпить?

– Да ведь заругается, ведьма! Накинется: где пропадала?

– А ты скажи, что в мелочную лавку за чем-нибудь бегала.

– Милая ты моя, да кабы она у нас была путная барыня, а то ведь она у нас подчас словно с цепи сорвется. Какой тут кофей! До кофею ли уж…

– Ну, на скору руку, – упрашивала Акулина – Сливки-то миндальные уж очень хороши.

– Разве только на скору руку… – согласилась Катерина, вошла в столовую и села с Акулиной за стол. – Ах, какая ты, Акулина Степановна, посмотрю я на тебя, счастливая, так просто зависть берет, глядючи! – всплескивала она руками. – Хоть бы месяц мне так пожить, право слово. Тут вот за восемь-то рублей в месяц бьешься и елозишь перед самой каждый день, а ты никакого этого самого начала над собой не знаешь и живешь во все свое сладостное удовольствие.

– Даже еще над Трифоном Иванычем командую, – похвасталась Акулина.

– Так и надо, милая, так и надо. Как можно крепче его в руки забирай. Он так, а ты эдак, и коли ежели что – сейчас к нему спиной обернись.

– Да я уж и то: вы меня не предпочитаете – ну, тогда и я вам уважать не намерена. Днем-то я тебе мою шубу ведь не показывала. Днем-то она еще лучше. Вот посмот ри-ка.

Началось надевание шубы перед зеркалом. Надевала Акулина, надевала и Катерина.

– В сорочке родилась, в сорочке… Что говорить! И говорить нечего… – бормотала Катерина. – И за что только тебе такое счастие приплыло!

– За мою простоту. За то, что проста уж я очень да ласкова. Ведь Трифон Иваныч всей моей доброты да ласковости даже и не понимает. Я к нему так, а он эдак… Вот все приказчиков своих пужается.

– Покруче надо, милая, покруче с ним. Где лаской, а где и пофордыбачить.

– Да я уж и то… Ведь я Андреяна-то приказчика отказала, а на место его племянника своего беру. Вот скоро приедет из деревни. Андреяна отказала, а Василию за почтительность десять рублей подарила.

– Так и следует, Акулина Степановна, так и следует. Впрочем, что же я кофей-то? – вспомнила Катерина. – Выпить да и бежать. А то ведь сама крышу с дома снесет, кричавши. Ужас какая горлопятина! Ты о чем же, милая, меня расспросить-то хотела?

– Ах да… – спохватилась Акулина. – В разговорах-то я было и забыла. Покажи мне, душечка Катерина Афанасьевна, как мне новомодную-то шляпку на себя надевать, что вчера купили. А то я боюсь, как бы не перепутать. Завтра пойду в ней к обедне, так чтобы не надеть шиворот-навыворот. Долго ли до греха! Ведь отродясь я этих шляпок-то не нашивала.

– Мудрости большой нет.

– Ну, как сказать… Можно и не тем концом надеть. А ты уж покажи мне, как по самому новомодному фасону надо.

– Ну, то-то. Разика три я при тебе надену, как следовает, тогда и попривыкнешь.

Начинается надевание шляпки перед зеркалом. Катерина суетится около Акулины.

– Пройдись-ка теперь в ней, пройдись-ка… – говорит она. – Вот так. Только уж ты не очень с ноги-то на ногу переваливайся.

– Сем-ка опять шубу надену, да в шубе… Не надеть ли уж и платье матерчатое?

– Платье-то уж зачем же? Платье завтра наденешь.

– Ну ладно. А завтра-то я и браслетку надену. Ведь он мне и браслетку подарил. Вот я тебе сейчас ее покажу. Вот…

Акулина достала браслет.

– Прелесть, прелесть что такое! – хвалила Катерина. – Тереби с него, Акулинушка, тереби. Умрет, так, по крайности, помянуть его будет чем.

– Да я уж и то.

– Подбирай его к рукам, подбирай… Браслетку подарил – проси скорей часы с цепочкой. Ну-ка, надень-ка браслетку-то на руку.