Ася успевает заговорить первой.

– Что там, дальше? – она машет рукой в темноту. У нее нарочито бодрый, наивно-любопытный вид, будто взрывать чудесно работающие телефоны в костре – обычное дело, не стоящее обсуждения.

Но обсудить придется. И ответит ли она на мои вопросы, начнет ли снова брыкаться – хорошо после разговора уже не будет, так что я рада поддержать игру, чтобы потянуть время. Я представляю тропы, бегущие от стоянки. Большей частью они знакомы мне до последнего камушка. Еще о двух-трех я только слышала: они вниз, к людям, туда мне ни разу не было нужно. Я люблю тропы и люблю о них рассказывать – тут она меня поймала.

– Дальше – горы, – говорю я. – Тайга. Там, – я тычу в сторону Катуни, – часах в восьми – десяти ходу уже цивилизация. Туда, – кивок в противоположную сторону, – ты уже ходила… помнишь: поход, группа, инструктор тебе красивое показывал, смотрел за тобой, чтоб не убилась? – Она нервно усмехается, недоверчиво качает головой, будто удивляясь. – Дальше, если не сворачивать на круг, начинаются места, в которые туристы заходят редко, и места, в которых они не бывают никогда. Но это в двух, трех днях пути отсюда.

– А что еще?

– Все. Либо назад, либо плюс-минус по маршруту. Больше отсюда никуда не пройти, – говорю я и замолкаю. Мое сердце вдруг начинает биться сильнее, ноздри невольно раздуваются.

– Что? – жадно спрашивает Ася.

…Это было лет сто назад, когда своих коней в «Кайчи» было мало и Аркадьевне приходилось брать их в аренду, в том числе и у совсем дальних соседей. Вот такие чужие мерина, привыкшие пастись на других полянах, и наре́зали у нас к дому от первой же стоянки в Муехте. Да так, что искать пришлось трое суток. Две трети группы вдруг оказались пешими, погода стояла мерзкая, и туристы дурели от безделья и скуки. Илья, матерясь, мотался по тропам, по которым мерина могли уйти домой, а я варила борщи, катала народ на оставшихся конях и выгуливала пешком из полной Муехты в окончательную. После ужина Илья снова уходил вниз, а я на всякий случай обшаривала другую сторону долины и затянутый туманом перевал за ней. И вот та тропа…

Как раз где-то здесь, хорошая такая, набитая тропа, ведущая к ущелью. Не зря меня кроет с тех пор, как приехала, не зря преследует картинка, на которой всадник балансирует на почти вертикальной осыпи, – это где-то здесь, совсем рядом…

Конечно, я тогда по этой тропе пошла, хотя на ней и не было следов. Дошла до самого спуска, но уже темнело, опять собирался дождь, и ежу было понятно, что сюда беглые мерина никогда бы не полезли. Да и спуск был страшенный – я заглянула вниз только краем глаза, но сомневалась, что смогу пройти там даже пешком: от одного вида склона кружилась голова и подкатывало к горлу. Я вернулась. Это было разумно, как еще-то.

Я ни с кем об этой тропе не говорила: почему-то не хотелось трогать ее словами. К тому же – веселило знать о ней втихую. Я примерно представляла, куда она ведет, и мне это нравилось. Очень нравилось.

Вот только, конечно, ни разу не было случая проверить.

– Значит, есть что-то еще, – довольно говорит – не спрашивает – Ася. Она чуть откидывается назад, и ее лицо разглаживается. Неужели думает, что это выход? Я злюсь: мое, куда она лезет? Хочется шлепнуть ее по рукам.

– Что за звонок? – спрашиваю я, и Ася поворачивается ко мне так быстро, что косичка хлещет ее по шее.

– Вы в рекламе писали, что здесь связи нет! – сердито выпаливает она.

Оторопев, я мямлю:

– Это не реклама, а предупреждение…

– Кому как.

– Ни у кого здесь не ловит.