Несколько минут тянулись почти бесконечно. Тикали часы на стене, половицы скрипели под тяжестью Юли, нетерпеливо переминавшейся с ноги на ногу.

Но видимо, сегодня врата ада были закрыты. Всё зло на работе, никто не спустился в их мир.

– Видишь? Ничего… – сказала Инь, с облегчением выдохнув.

Юля нахмурилась, губы сжались в упрямую линию. Смириться с неудачей никак не могла.

– Постой, я знаю, что делать, – заявила она и, не дав возразить, поднесла руку ко рту и укусила себя между большим и указательным пальцем.

– Что ты делаешь? – вскочила испугано Инь.

– В аниме это видела, – невозмутимо ответила Юля, протянув ей свою руку с рубиновой каплей. – Вот крови чуток. Лизни, вдруг сработает.

Инь замерла, глядя на нее с недоверием, но сердце – Монино сердце – заколотилось быстрее.

Рецепт выглядел глупым ребячеством, которым Юля забавляла себя. Только пентаграммы и доски для вызова духов для этого цирка не хватало еще. Отказать было сложно, но эти игры начинали уже утомлять.

Не понимая, зачем это делает, Инь наклонилась и лизнула ранку. Вкус железа и соли обжег язычок. Во рту горькое послевкусие, от которого ее передернуло. Она выпрямилась, чувствуя, как желудок сжался, а в висках застучало. Головокружение накатило волной – комната качнулась, как палуба в шторм. Пришлось схватиться за полку, чтобы не рухнуть.

Вокруг будто плясали чьи-то неясные тени – они мелькали под веками, тонкие и зыбкие, как легкий дым. Потом эти пятна начали обретать очертания: длинные пальцы с кривыми когтями, волосы, струящиеся, как черный туман, и глаза, горящие в нем алыми точками. Тишина комнаты стала гуще, ванильный запах сменился чем-то терпким и едким – словно на улице тлел костер, а дым несло в окно ветром.

Инь сжала кулаки, ногти впились в ладони, но боль была приглушенной, далекой, будто принадлежала не ей. Изменился даже ритм ее сердца, став чужим и неровным. Она попыталась поглубже вдохнуть, но воздух был тяжелый, липкий и словно мазал ей горло.

Голоса, а скорей, отголоски – низкие, тягучие, с насмешливым тоном – шептали, но Инь не понимала ни слова. Она стиснула зубы, пытаясь отогнать их, но тьма под веками сгущалась, обволакивала, тянула вниз – в чернильную яму.

Инь почувствовала, что ее что-то меняет. Пальцы дрогнули, сжались сильнее, а кожа на ладонях натянулась, словно они стали больше. Дыхание почти пропало, тело выпрямилось само собой, а плечи расправились. Пришел странный холод – не снаружи, а изнутри, будто вены заполнила ледяная вода, которая поднималась к мозгам, подменив поток мыслей.

Всё это время Юля сидела на кровати, скрестив ноги, и терпеливо ждала, подперев подбородок ладонью. Ее наставница безмолвно стояла, словно прислушивалась, уже пять минут. Тишина обволакивала – слышно только их дыхание: быстрое, взволнованное и глубокое, редкое.

Наконец, Инь открыла глаза – медленно, будто она просыпалась, – и Юля невольно отшатнулась, прижавшись к стене. Ее лицо побледнело, губы задрожали, а в широко распахнутых глазах отразился не Моня, не Инь, а нечто иное.

Зрачки существа сузились, но в них была тьма – холодная, бездонная, как ночь без звезд, и свет люстры-фонарика дрогнул. Тени на розовых обоях с сакурой вытянулись, изогнулись, будто их крючило что-то.

– Здравствуй, моя смелая девочка, – произнес голос. Низкий, бархатный, с ядовитым оттенком, он скользил по комнате, как змея по траве. – Ты звала? Я пришла. Теперь меня зовут Сири.

Перепугавшись, Юлька сжалась в комочек, пытаясь отодвинуться дальше, но там только стена. Бежать уже поздно.