Ваня поднялся по эскалатору наверх и пошёл в сторону Сенатской площади. На улице было достаточно темно, но фонари хорошо освещали тротуары и дороги, на которых ни души, ни одного автомобиля. Такое чувство, будто весь город вымер, либо уснул. И странная тишина вокруг. Казалось, ещё секунда, и из-за угла точно выскочат призраки. С трясущимися ногами Ваня медленно шёл по улице, приближаясь к площади и с тревогой наблюдая возникшую вокруг него пустоту. Даже пьяницы с уличными музыкантами исчезли. Рядом только лишь чёрный кот пробежал. И хоть Ваня не верил в приметы, но воспринял его появление, как дурной знак, после которого появилось стойкое желание вернуться домой, которое он в себе с трудом перебарывал. А ведь ещё вчера, возвращаясь домой из школы, он и представить не осмеливался, на какие подвиги будет готов ради своего доклада! Да и кто бы так смог кроме него? Только такой же по-хорошему безбашенный человек. А найдётся ли подобный в этом мире?

Спустя несколько минут Ваня добрался до Сенатской площади. И вновь рядом никого.

«И куда это все подевались…» – подумал он: «Спят все что ли? Вроде не должны – время ещё детское!» Посмотрел на часы на мобильнике. Полночь. «Может быть, никого нет, потому что метро закрыли?» – оглянулся. Становилось по-настоящему жутко, осознавая, что ещё днём тут гуляли целые толпы, а сейчас ни единого человечка, а тишина мёртвая, будто как на кладбище. По телу Вани пробежали мурашки.

«А вдруг я сплю?» – ущипнул себя за кисть. Тут же руку пронзила колющая боль, да такая, что Ваня аж вскрикнул.

«Значит, не сон!» – подытожил он и подошёл к Медному Всаднику.

Он стоял перед Ваней со всей своей грозой и величием. Тёплый свет фонарей и холодный от прожекторов, освещавших площадь, красиво переливался на рельефе скульптуры, придавая той ещё больше величавости и строгости. И стоишь ты перед ним, маленький человек, глядишь и боишься слово молвить, будто прямо сейчас спустится с постамента и забьёт насмерть копытами своего вороного, либо вообще затопчет и даже не заметит стоящей под ним букашки.

Но Ваня, по крайней мере пока, не отличался учтивостью и тактичностью. Он выпрямил спину, гордо поднял голову, выставив подбородок, словно Дуче с балкона, обращающийся к итальянцам, и воскликнул:

– Эй, ты! Хочу говорить с тобой, камень! Мне доклад нужно написать! Помоги мне, а то… – стыдливо приспустил взгляд, – я не знаю про кого и как…

И вдруг истерично захохотал. Да так сильно, будто над изваянием Петра глумился.

– С ума сойти! – воскликнул он, – я разговариваю с памятником! Ох, дедушка! Чего ж я тебя послушал…

Правда, чего его обвинять в том, что камень молчит? Он же иносказательно говорил, не буквально. Наверно, это означало что чем больше памятников отдельному персонажу установлено, тем важнее была персона для истории города. Вот и весь ответ!

«Эврика!» – Ваня стукнул себя кулаком по лбу.

Развернулся и уже собирался уходить, но вдруг услышал позади какой-то грохот, да такой, что даже шелохнуться побоялся. Зажмурил глаза от страха и трясётся, как лист на ветру, мыча от ужаса.

Грохот сзади сменился стуком копыт. Ваня изумлённо открыл глаза, но повернуться побоялся. Вдруг услышал позади себя грозный, басовый, повелительного тона голос:

– Ты хотел говорить со мной?!

Ваня замер. В его разуме и душе смешалась огромная гамма чувств и эмоций, которые он всеми силами старался удержать внутри, чтобы не дай Бог то, что сейчас стояло сзади, не сделало бы ему плохо. Но обладателю грозного голоса это молчание и бездействие Ванино явно не понравилось: