Пятясь, они выбрались в общий туннель, ни на миг не выпуская коридор из луча света. Их никто не преследовал.

– Нет такой чистой и светлой мысли, Димка, чтобы русский человек не смог ее выразить в грязной матерной форме, – прокомментировал Федор увиденное, и по севшему голосу напарника было ясно, что и он напуган до чертиков.

– Как ты там говорил, Федь? Пешеходы бывают двух видов – быстрые или мертвые? – Димка нервно закинул ремень автомата на плечо.

– Тьфу на тебя, пацан, нашел, что напомнить! Топаем отсюда от греха подальше. Надо срочно сообщить об этой гадости.

Выбравшись обратно на рельсовый путь, они, не сговариваясь, скорым шагом двинулись прочь, поминутно оглядываясь. Но что-либо разглядеть в мгновенно сгустившейся за спинами темноте уже было невозможно. И лишь мерзко шевелящаяся паутина стояла перед глазами обоих.

Только завидев впереди блокпост, Димка облегченно вздохнул. Федор, молча шагавший рядом, тоже заметно оживился, повеселел. Даже фонарь выключил – незачем дефицитные батарейки разряжать. Тем более, что свет на уже недалеком пятачке был ярче, чем от фонарика в его руке, маня и обещая защиту от любых неведомых опасностей, притаившихся в темноте тюбингов. Люди… Вид обустроенного человеческого общежития всегда успокаивает, особенно после путешествия по перегонам между станциями, где привычная паранойя, преследующая всех без исключения путников, – ощущение враждебного взгляда в спину. Димка слышал о множестве случаев, когда от такого ощущеньица запросто съезжали с катушек. Он и сам постоянно чувствовал давящий страх в туннелях, но все же привык как-то с ним справляться. А были и те, кто совсем не мог ходить между станциями, навсегда смирившись с оседлым образом жизни. Просто не могли войти в туннель, справиться с приступами дикой паники, охватывающей тем сильнее, чем дальше приходилось уходить от станции. Димка даже знал мудреное словечко, описывающее такое состояние, – никтофобия, боязнь темноты. Слышал его от своего бывшего наставника в Полисе…

По обе стороны от путей стояли бетонные блоки высотой по пояс, за которыми находились посты для охранников. Дежурили здесь всегда по двое – минимально допустимое число людей для любого поста в метро. Путь между блоками перекрывала металлическая штанга шлагбаума. Шагов за тридцать вспыхнул прожектор, установленный на блоках, и тут же раздался окрик:

– Руки вверх! Голову вниз!

– Гуляев, опять придуриваешься? – Федор, щурясь от ослепительного света, бьющего в лицо, прикрыл глаза козырьком ладони. Димка просто повернулся боком, это у старшего обязанность подставлять лицо «для досмотра», а ему можно и так постоять.

– А, ё-мое, это ты, Кротов, – с насмешливым облегчением протянул охранник. – С тебя беру пример, между прочим. Не все ж тебе первым остряком на станции быть.

– Совсем ты народное достояние не бережешь, Гуляев.

– Чего?

– Прожектор выруби, чудила!

Свет погас, и после ослепительного зарева темнота мгновенно обволокла Димку со всех сторон душным одеялом, еще плотнее, чем раньше. Словно вместе с прожектором погасло и все остальное освещение. Но нет, вот тусклый свет лампочки над блокпостом проступил снова, очерчивая силуэты охранников.

Федор двинулся вперед, увлекая спутника за собой.

– А в следующий раз что придумаешь? – Димка, придержав ремень автомата, чтобы тот не сорвался с плеча, поднырнул под шлагбаум. Выпрямился, окидывая хмурым взглядом охранника – рослого, но худого, как столб, парня в потрепанной камуфляжной форме. – Вверх ногами заставишь стоять?