– Мы тоже не понимаем, – кивнул Скрипач. Поднял кружку, посмотрел через неё на свет. – Ну, давайте за платье, – предложил он. – Дорогое, как чугунный мост, но тебе, Лий, очень идет, и на скиб слегка действительно похоже. Поздравляю с покупкой, в общем.

– Спасибо, – Лийга улыбнулась. – Если честно, никак не привыкну ходить без маски, – призналась она. – Рука сама тянется к капюшону, а там ничего нет.

– Ну, тут так принято, – пожал плечами Скрипач. – К тому же тебе незачем прятать лицо, ты очень красивая.

– Не подлизывайся, – строго сказала Лийга.

– Я констатирую очевидный факт…

– Рыжий, отстань, – приказал Ит. – Вообще, ты права на самом деле. Что-то должно происходить, верно. Но у нас всё наизнанку в результате. Инициация, как таковая, была более чем странная, и мне кажется, что она получилась неполной, не просто так эти трое говорили тогда про память, которую требуется стереть. Испытания, которые происходили – мы вообще ничего не помним, кроме последнего года. И вспомнить никак не можем, видимо, блокировка серьезная, здесь её не снять. Сейчас, теоретически, должно быть ученичество, но снова всё разваливается, потому что мы не учимся, а ты не учишь. Ари эта учеба вообще не нужна, он и так всё умеет.

– Или говорит, что не нужна, и что умеет, – заметила Лийга. – Знаете, я ему не верю. Бард, который добровольно бросил гитару на шкаф на четыре с лишним года? Серьезно? Вы ведь не хуже меня знаете, как они живут, как чувствуют, и как видят мир вокруг себя. И чтобы вот так? Ни эмпатии, ни чувств, ни сострадания, ни музыки, только недовольство и поездки в какие-то странные места. Мне не нравится…

– Он тебе не нравится, – констатировал Скрипач.

– Нет, это не совсем верно. Мне не нравится то, что он делает. И не делает, – ответила Лийга серьезно. – Точнее, мне не нравится, что он вообще ничего не делает. Я бы его поставила месить глину, если бы мы были дома. Ну, у меня дома, конечно. Месить глину – это хороший способ выбить из головы любую дурь. Один день на глиняной яме, и…

– Добрая ты какая, и хорошая, – снова польстил Скрипач. – Вот только мне почему-то кажется, что ты бы его в этой яме с глиной прикопала бы. Запросто. И сделала вид, что никого тут и не было никогда. Ага?

– Нет, не ага, – покачала головой Лийга. – Совсем даже не ага. Ит, ты что-то хотел сказать?

– Хотел, – вздохнул Ит. – Но раз такая важная тема, про глину, могу и помолчать.

– Ну, начинается, – закатил глаза Скрипач. – Давай, говори уже.

– Мне кажется, что у него всё ещё идет адаптация, в том числе и к геронто, – сказал Ит. – Рыжий, вот ты доктор, да? И я тоже доктор. И вот скажи ты мне, что в данном случае, кроме стандартной схемы, мы для него тут можем сделать, чтобы снять последствия гормонального шторма? Да, у нас его не было, можешь не открывать рот, я сам скажу. Не было – потому что мы даже не знаем, когда именно производились все эти геронто, и не были ли они, случайно, разделены ещё и гиберами. А вот он проходил геронто непосредственно перед отправкой, и я допускаю, что мы сейчас имеем последствия шторма – вот в таком виде. Он мужчина, человек. У них весьма специфически этот процесс проходит, ты же знаешь.

– Пять лет, – напомнил Скрипач. – Не слишком?

– Он ещё и Бард, – пожал плечами Ит. – Может быть, для него и не слишком. Не подумайте только, что я его защищаю, я просто пытаюсь понять, что может служить причиной для того, что происходит.

– Или ты пытаешься разглядеть в нём молодого Ри, – подсказал Скрипач. – Того, которого ты знал, пока он не съехал по фазе. Только разреши тебе напомнить, что именно Ариан придумал Ри таким, каким мы его знаем, и что на самом деле ему отнюдь не двадцать пять, а много больше.