Пришел черед Кларе удивляться:

– До приезда в Кембридж вы не говорили по-английски?

– Я знал две фразы.

– Какие же?

– «Огонь по клингонам» и «Боже мой, адмирал, это ужасно».

Клара прыснула.

– Я часто смотрел американское телевидение. В особенности два этих сериала.

– «Звездный путь» и «Путешествие на дно океана», – кивнула Клара.

– Вы и представить себе не можете, насколько эти фразы бесполезны в Кембридже. Впрочем, «Боже мой, адмирал, это ужасно» можно применить в трудную минуту.

Клара рассмеялась и представила себе молодого Гамаша в Кембридже. Кто же это отправляется за океан учиться в университете страны, языка которой не знаешь?

– Итак? – Лицо Гамаша посерьезнело.

– Мадлен была милой во всех смыслах этого слова. Она легко нравилась людям, и, думаю, ее легко было полюбить. Я вполне могу себе представить, что полюбила бы ее, если бы наше знакомство продлилось чуть дольше. Но поверить, что кому-то понадобилось ее убивать…

– Потому что она была такой? Или потому, что кто-то другой таким не был?

Хороший вопрос. Если ты признаешь, что случилось убийство, то признаешь, что есть и убийца. Среди них. Совсем рядом. Почти наверняка кто-то из людей, присутствовавших в комнате. Один из тех, кто улыбался, смеялся, один из этих знакомых людей скрывал мысли столь злобные, что они подтолкнули его к убийству.

– Сколько здесь прожила Мадлен?

– Вообще-то, она жила не в деревне, а вон там. – Клара показала на пологие холмы. – Вместе с Хейзел Смит.

– Которая тоже присутствовала при всем этом вчера с некой девицей по имени Софи Смит.

– Это ее дочь. Мадлен стала жить с ними лет пять назад. Они очень давно знают друг друга.

В этот момент Люси дернулась на поводке, Клара оглянулась и увидела Питера – он вышел из калитки и двинулся по дороге, махая им рукой. Клара посмотрела по сторонам, проверяя, не едут ли машины, и отстегнула Люси. Пожилая собака рванула по деревенскому лугу прямо к Питеру, и тот согнулся пополам. Гамаш сочувственно поморщился.

Питер распрямился и похромал к их скамейке. У него на брюках остались два грязных отпечатка собачьих лап.

– Старший инспектор. – Питер протянул руку с бóльшим достоинством, чем Гамаш мог ожидать.

Старший инспектор поднялся и тепло пожал ему руку.

– Грустные времена, – сказал Питер.

– Да. Я как раз говорил Кларе: мы считаем, что мадам Фавро, возможно, умерла насильственной смертью.

– Почему вы так решили?

– Вас ведь там не было? – спросил Гамаш, игнорируя вопрос Питера.

– Нет, у нас перед этим был званый обед, и я остался наводить порядок в доме.

– А вы пошли бы, будь у вас такая возможность?

Питер без колебаний ответил:

– Нет. Я не одобряю таких вещей.

Сказав это, он сам себе показался викторианским священником.

– Питер и меня пытался отговорить, – сказала Клара и взяла Питера за руку. – Он был прав. Не нужно нам было это делать. Если бы мы держались подальше от этого места, – Клара кивнула в сторону дома на холме, – то Мадлен была бы жива.

«Наверное, да, – подумал Гамаш. – Вот только надолго ли? Есть вещи, которых не избежать, и смерть – одна из них».

Инспектор Жан Ги Бовуар наблюдал, как последние криминалисты собирают свои вещички; наконец они освободили спальню и закрыли дверь. Отмотав желтую ленту с рулона, он перекрыл ею вход в комнату. Он проделал это несколько раз – больше, чем обычно. Что-то ему говорило: нужно как можно надежнее закупорить то, что есть в этой комнате. Жан Ги Бовуар, конечно, ни за что в этом не признался бы, но он чувствовал: здесь что-то растет, зреет. Чем дольше он здесь оставался, тем больше оно росло. Дурное предзнаменование. Нет, не предзнаменование. Что-то иное.