– Что за человек был ваш отец?

Дамарис бросила на него озадаченный взгляд:

– Мой отец? Я встречалась с ним ровно три раза за всю жизнь. Он предпочитал жить за границей.

Фитц намотал это на ус. В досье упоминалось, что последние два десятка лет Маркус Миддлтон жил в основном вне Англии. Но не до такой же степени!

– Он, похоже, впечатляюще преуспел в заграничной торговле, хотя и умер довольно молодым. Сколько ему было, когда он умер?

– Пятьдесят два.

– Как это случилось?

– На корабле, атакованном пиратами где-то возле Борнео.

– Вам известно что-нибудь о его коммерческих делах в Азии?

Она внезапно нахмурилась:

– А что?

Он избрал честность.

– Я отвлекаю вас.

Ее голубые глаза стали круглыми, но она сказала:

– Благодарю вас. Что касается дел моего отца, вы должны понять, что вплоть до смерти матери я считала его мечтателем-неудачником.

– Господи, как такое могло быть?

– Я знала только то, что сообщала мне мама. Мы жили скромно, и она говорила, что это потому, что отец присылает мало денег. Это была неправда. Он был небрежен в другом, но присылал щедрые суммы. Она без устали твердила, какое он чудовище. Откуда я могла знать, что это не так?

– Вы узнали правду после его смерти?

– О нет. Тогда она сказала, что даже то немногое, что он присылал, закончилось, и в течение четырех лет мы строжайше экономили, оставив на всю работу только Мейзи. – Она улыбнулась служанке, которая все еще сердито поглядывала на Фитцроджера. – Думаю, Мейзи осталась исключительно из-за своего доброго отношения ко мне.

– Конечно, мисс. Одному богу известно, что бы было с вами без меня. Вы не собираетесь переодеваться, мисс Дамарис, прежде чем разговаривать с его светлостью?

Дамарис оглядела коричневую шерстяную юбку и стеганый жакет.

– Это не обязательно, – сказал Фитц.

– Тогда ваши волосы, мисс. Они растрепались.

Дамарис посмотрелась в зеркало и покраснела. Возможно, вспомнила, где они могли растрепаться – в карете, во время тех поцелуев.

Она села, и горничная начала вытаскивать и снова втыкать шпильки, приводя в порядок изящную сеточку, которая покрывала уложенные на затылке косы.

Фитц знал: служанка считает, что ему следует уйти, но он останется, пока не удостоверится, что все уладилось.

– Когда вы обнаружили, что богаты? – спросил он.

– После маминой смерти, – ответила девушка, встретившись с ним глазами в зеркале. Отражение давало ему лучшее представление о ее внешности. Ее нельзя было назвать красавицей, но и невзрачной она определенно не была. Лицо ее имело форму сердечка, но с аккуратным, округлым подбородком. Губы не полные, но красиво очерченные.

– Один из моих поверенных приехал в Берч-Хаус, – продолжала она. – Я даже не знала, что у меня есть поверенные. Динвидди и Фитч всегда имели дело с мамой. Она была моей опекуншей. Я никак не могла поверить в ту огромную сумму, о которой говорил мистер Динвидди, но тут же заказала вдоволь дров и жаркое на обед. Ты помнишь тот филей, Мейзи? Ничего вкуснее этого я больше не ела.

– Еще бы не помнить, мисс Дамарис. – Служанка с явной нежностью проталкивала шпильки. – И потом еще пирожные.

– Пирожные из булочной, – присовокупила Дамарис.

– И вы наняли еще несколько слуг.

– И купила новые чулки вместо того, чтобы штопать старые. И мягкое, душистое мыло. И шоколад. – Она прикрыла глаза и улыбнулась: – До этого я никогда не пила шоколад.

– Вы поделились им со мной, мисс, но мне не понравилось.

Дамарис улыбнулась горничной.

– Это потому, что я люблю, чтобы было поменьше сахара, а ты любишь все сладкое.

– Мне куда больше по вкусу старый добрый английский чай, мисс.