– Поправлюсь и буду помогать больше, – с улыбкой пообещал я ей.

– Ты уж лучше головой выздоравливай, а помочь я себе и сама могу, – попросила мама и принялась чистить картошку. – С салом пожарю сейчас, а завтра у тебя и суп будет, и картошка, – сформировала мне меню родительница. – А еще я там чай купила вкусный.

Сквозь нити авоськи была видна пачка чая с замечательным названием «Чай № 36».

– Как пишется? – Выкинув очистки в ведро, мама начала мыть картоху и ставить на плиту черную чугунную сковородку.

– Нормально, шесть страничек, – отчитался о проделанной работе. – А потом вот деда Леша от скуки спасал.

– Ты у него всему учись, – наказала мама, для весомости покачав на меня вынутым из морозилки куском сала. – Он – настоящий, не как дядя Федя.

– Уже понял, – улыбнулся я ей. – Обидел тебя наш сосед? Хочешь, отомстим?

– Какие там обиды? – cовершенно по-девичьи хихикнула мама. – Я от него ничего и не ждала. Федя хороший, просто таким, как он, быть не нужно.

– Не стану, – пообещал я, скрестив пальцы за спиной – на всякий случай.

– Обижается он на тебя, – слила инсайд родительница.

– Это почему? Я же с ним как со всеми? – удивился я.

– Потому и обижается – раньше-то хвостиком бегал: «дядь Федь то, дядь Федь это», а теперь только здравствуйте и до свидания, – не без оттенка застарелой вины в глазах пояснила она.

Почему безотцовщина бегает за всеми, кто минимально похож на отца? Вопрос сугубо риторический.

– А вот представь, – попытался я ее немножко утешить. – Был бы у меня отец – мне бы и перед ним было за потерянную память стыдно. Так что я даже рад.

Мама изобразила вымученную улыбку – не помогло, увы – и принялась кромсать картошку, складывая ее в скворчащую салом сковороду.

Повисла неловкая тишина – за последние дни ее вообще было много. А что я могу? Здесь поможет только время.

– А почему я во взрослой больнице лежал? – нашел я нестыковку в процессе перерождения.

– Это тот жирный постарался, – неприязненно поморщилась родительница, помешала картоху, накрыла сковороду крышкой и уселась напротив, положив подбородок на ладони. – В Горисполкоме работает, людей не видит! Но хоть больница хорошая, – грустно вздохнула.

– Надо было с него печатную машинку стребовать, – запоздало пожалел я.

– У меня на книжке пятьсот рублей осталось… – мягко начала мама.

– Нет уж, теперь – только с гонорара! – с улыбкой одернул я ее. – Сейчас подживут ребра, и начнем покорять писательский Олимп!

– Я ребятам во дворе рассказала, – усмехнулась мама. – Готовься – завтра слушать придут.

– Это хорошо! – одобрил я услуги фокус-группы.

– А то я-то тебя люблю, – вытянув руку, она убрала с моей выцветшей, когда-то черной футболки невидимую соринку. – И оценить как следует твое произведение не могу, как лицо заинтересованное.

– Это правильно, – кивнул я. – Коллективный читатель всегда важнее индивидуального.

– Заговорил-то как! – умилилась мама.

– Нас же партия учит, что общее превыше частного, – продемонстрировал я азы идеологической подготовки.

– В телевизоре сказали? – спросила мама.

– Нет, это я помню, – с улыбкой покачал я головой.

– Мать не помнит, а партию помнит, – вздохнула она.

– Это потому, что крепка советская власть! – раздался из коридора сонный голос Надежды.

Одетая в такой же, как у мамы, полинявший халатик, растрепанная и зевающая, она появилась на кухне.

– Доброе утро, – пожелали мы ей, несмотря на садящееся за крыши «хрущевок» солнце за окном.

Удивительно быстро адаптируюсь. Причина проста – не было шока. Не успел осознать смерть, не успел отрефлексировать перерождение – болячка отожрала все ресурсы организма, – да даже ходить и думать одновременно трудно было! И потом – первое время я тупо спал. «Чик-чик», – сказала реальность, переключившись на другое время и место. А я и не против – там я уже все понял и потерял интерес. А здесь, да еще с читами – хо-хо! Главное – КГБ не злить, я же совсем не Джейсон Борн – расколют как нефиг делать и запрут в подвале. Нет, если Родине нужно, я согласен и на подвал, но лучше до этого не доводить. А еще – по совершенно непонятной причине страшно выходить на улицу. И печальное – когда нет ценных социальных связей, гораздо проще обрести новые.