– Давно ждешь? – словно из неспешно падающих с неба пушистых снежинок соткалась рядом со мной Саяка, и сердце сладко защемило, настолько румяная от мороза девушка была красива.

– Только что пришел! – почти честно ответил я и пододвинул ей стакан. – Держи!

– Знаешь, я очень обрадовалась, когда ты позвонил! – чистосердечно призналась она.

– Надо было сразу тебя позвать, – покаялся я. – Давай еще завтра погуляем? А третьего можем погулять до или после того, как сходим к тебе в гости.

– А четвертого? – хихикнула Сойка.

– Не получится, – с искренним сожалением покачал я головой. – Мне в санаторий нужно на три дня, немножко голову подлечить. Но восьмого числа приглашаю тебя в гости уже к нам, а то не честно, что я с твоими родителями познакомлюсь, а ты с моей мамой – нет.

– Угу! – щечки порозовели еще сильнее.

Допив какао, сдали тару и пошли переобуваться.

– Вот, деда Мороза по пути встретил! – достал я из сумки подарок.

– Хватит мне столько всего дарить! – рассмеялась Сойка, принимая коньки и с явным удовольствием осматривая. – Отец уже на меня бурчит – откуда столько денег у ребенка? Это он про тебя! – натянув ботиночек на ногу, завязала шнурки и улыбнулась мне. – Как раз! – понизив голос до шепота, поведала. – Я ему не рассказала, что ты писатель и композитор – он у меня хороший, но мы с мамой его иногда немножко воспитываем. Ей я все рассказала, когда она нашла прокладки! – смущенно призналась Сойка.

– Я своим тоже люблю все в последний момент говорить! – хохотнул я.

– Поэтому он думает, что ты – фарцовщик, и собирается наставить тебя на путь истинный! – хихикнула она, обула второй конёк, поднялась на ноги и с сожалением вздохнула:

– На следующий год станут малы!

– На следующий год будут еще коньки, – пообещал я, обул свои – советского производства, но тоже новые – из Сережкиных прошлых я вырос – и мы пошли кататься.

– А ты со мной дружишь потому что я японка? – задала она сложный вопрос.

– Слышу советскую девочку Сойку, вижу японскую Саяку, – ответил я. – Такой контраст сносит крышу и вышибает воздух из лёгких. Ты – такая одна, и пройти мимо – быть полнейшим идиотом. Японская японка мне не нужна – в этом случае я бы выбрал себе русскую девочку.

– Таню?

Кто вам, б*ядь, все рассказывает?!

– Таню – вряд ли, она хорошая и у нее отец алкаш, поэтому я по мере сил о ней забочусь. Просто подружка, будем дальше просто дружить. А теперь мне выбирать и искать не придется – ведь у меня есть ты! – дернув радостно пискнувшую Саяку за руку, притянул к себе, крепко обнял. – И я тебя никому и никогда не отдам!

Обычая обращаться к народу под Новый год советские правители еще не изобрели, поэтому поздравляло нас, так сказать, коллективное бессознательное – обращение зачитали совместное, от имени ЦК КПСС, Верховного Совета и Совета министров СССР. А где-то в морге тем временем как минимум один грустный Громыко смотрит на своего покойного зама, а как максимум – это делает еще множество людей. Параллельно, в ряде МИДовских квартир, Новый год встречают с новыми надеждами – когда умирает настолько важный чиновник, открывается целая куча карьерных возможностей. Фурцеву жалко – будет встречать праздник чуть ли не рядом с гробом.

Но выкинем из головы – я-то причем?

– Вкусно? – с улыбкой спросила уминающего картошку с котлетами меня сидящая справа мама.

Слева сидит Таня, за ней – ее мама и папа. Напротив, на диване (там на самом деле не удобно, поэтому законы гостеприимства сыграли нам с родительницей на руку) – семья Судоплатовых, начиная с одетого в костюм Павла Анатольевича. В тюрьме он ослеп на один глаз и пережил три инфаркта. Инвалид второй группы, а до этого успешно несколько лет притворялся сумасшедшим. Даже представлять не хочу, как его в дурке «лечили». Сломать так и не вышло – выправка строгая, плечи – широко расправлены, зрячий глаз словно душу наизнанку вытряхивает. Хорошо, что Павел Анатольевич особо не всматривался – Сережа же пионер, вон какая лыба, чего в нем ковыряться?