Сев за стол, я развязал тесемки папки и ознакомился с докладом Первого отдела, на три четверти состоящим из подслушанных в коридоре и столовой разговоров начальника фонда со своим замом.

– Товарищ Бондарев считает начальника, цитирую, «манипулятором и бездельником», – изложил суть Виталине.

– Привести? – вызвалась она.

– Критика начальника – дело такое, – покачал я рукой в воздухе. – Выслушивать надо сразу всех, а ему – дать возможность отвечать. Организуй, пожалуйста, общее собрание.

Девушка временно покинула кабинет, а я повернулся к окну. Разгар рабочего дня, на улицах пусто, из интересного только копающаяся в мусорке расположенного через дорогу двора собака с желтой биркой в ухе.

Уже полгода по всем городам и весям Советского Союза силами солдат-срочников происходит отлов бродячих собак для последующей стерилизации. Вот этот пёсик с биркой как раз из таких. Отстреливать бродячих животных бесполезно – на их место всегда приходят новые, потому что несознательные граждане, поддавшись импульсу, заводят питомца и потом выкидывают его на улицу, осознав, что живое существо вообще-то требует ухода. Уличных животных потом подкармливают граждане сердобольные, и из-за этого популяция растет, подчиняясь биологическому закону: количество особей прямо пропорционально размерам кормовой базы. Стерильные же стаи обладают более-менее стабильной численностью и не настолько агрессивны, как «полноценные» собратья. Параллельно по стране прокатилась лавина штрафов – люди же не слепые, и точно знают, чей пес теперь бегает по району без ошейника и поводка. Это вон Петровы щеночка завели и выкинули, примените на них новый пункт Административного кодекса, товарищ участковый!

Инициатива должным образом поддерживается информационно – в телевизоре время от времени показывают репортажи о вреде халатного отношения к питомцам, рисуются плакаты, а руководители партийных ячеек вынуждены проводить тематические собрания на производствах. Но в ближайшие годы проблему бродячих животных решить совсем не получится – это как с коммунизмом, нужна долгая и планомерная работа длиной в поколения.

Пора! Я вышел из кабинета и отправился на доносящиеся из противоположного крыла топот и неразборчивые разговоры. В фойе меня встретил дядя Вова, начальник местного Первого отдела.

– Гена доложил? – спросил он меня, пожимая протянутую руку и кивнув в поглощенный суетой коридор.

– Ага, – откликнулся я и покаялся. – Пустил дела на самотек.

– Коллектив, – пожал плечами дядя Вова. – Без проблем не бывает. Но по нашему ведомству проблем нет.

– Потому и не докладывали, пока не пришел, – кивнул я. – Я понимаю – структура работает как часы, а внутренняя грызня – это заботы парторга. Кстати где он?

– В больнице лежит, с воспалением легких, – ответил КГБшник и ухмыльнулся. – Повезло.

– Повезло! – хохотнул я. – Пойдемте.

В коридоре к этому моменту уже никого не осталось – товарищи втянулись в конференц-зал, куда вошли и мы с дядей Вовой. Персонала в конторе не много – в основном бухгалтера, юристы и торговики, но присутствуют и представители класса-гегемона: электрик, дворник, две технички, повариха и ее помощница кухонная работница, два курьера и двое рабочих по обслуживанию здания. Первый отдел представлен дядей Вовой, а партийную ячейку в отсутствие Парткома будет представлять электрик – он в Партии со времен войны, потому что перед атакой написал легендарное «В случае гибели прошу считать меня коммунистом». Таких товарищей у нас много, и те из них, кто не работает на управляющих должностях, от экзамена освобождены как идеологически зрелые – делом доказали.