– Скажи, ты ведь местный, верно?

Он смотрит на меня, несколько сбитый с толку:

– Это я-то местный?! Как тебе такое в голову пришло?

– Ну, всякое бывает…

– Глупости! Ты был когда-нибудь в Шаньси?

«Нет, но я содрогаюсь при мысли о горах», – подумал я и уточнил:

– Шаньси – это торговая провинция на западе отсюда?

– Да. Но прежде всего это колыбель китайской цивилизации!

– Правда? А я думал, что эта роль принадлежит местности вокруг Сиань.

– Ну как же! Ты разве не знаешь поговорку: Китай последних тридцати лет ты найдешь в свободной экономической зоне Шэньчжэня, Китай последних ста лет – на набережной Вайтань в Шанхае, последней тысячи лет – в Запретном городе в центре Пекина, а последних двух тысяч лет – в стенах Сианя. Но Китай последних пяти тысяч лет, – он гордо смотрит на меня, – ты найдешь только в нагорье Шаньси!

«Мне следовало спросить у него, откуда именно он приехал и как выглядит это место», – думаю я, занимаясь вечером сортировкой фотографий и планированием дальнейшего пути.

До нагорья Шаньси отсюда ходу три-четыре дня, и я понятия не имею, что меня там ожидает. До этого я шел по прямым шоссе через равнину, и то мне приходилось останавливаться на несколько дней, чтобы отдохнуть и залечить мозоли. В Шаньси же дорога петляет даже по карте, создавая причудливые изгибы. Размышляя о том, что мне предстоит пережить, я уже слышу свои стоны под тяжестью рюкзака.

По дороге домой из Парижа горы тоже были самым трудным участком пути: сначала дубовые леса в Арденнах, потом Айфель и, наконец, дождливый Зауерланд. А на этот раз мой багаж как минимум втрое больше, чем тогда. Когда я размышляю о том, что часть вещей следовало бы оставить дома, то вдруг вспоминаю, что на дне рюкзака покоится еще и рождественский календарь с дверками. К своему облегчению я обнаруживаю, что он лишь чуть помялся на уголках. Картинка с толстыми детишками, пекущими печенье под елкой, выглядит так же, как в супермаркете. Я купил тогда два таких календаря – для Джули и для себя.

Это было меньше полутора месяцев назад.

– Я бы с удовольствием остался у тебя, – признался я ей в ее комнате, в Мюнхене, – но я не могу.

Она лежала на кровати, озаренная последними лучами полуденного солнца и смотрела на меня со смесью удивления и печали:

– Твой отец говорит, что это плохая идея…

– …и что я потом останусь безработным. Это не так. Я не пью алкоголь, не курю, зато говорю на нескольких языках и умею фотографировать. Кроме того, я уже однажды прошел по Европе, я знаю, что люди интересуются такими вещами. Я буду каждый день без исключения писать в своем блоге, и люди будут читать, вот увидишь.

Она мне подарила свою фирменную джули-улыбку, блестя черными глазами:

– О, так ты с принципами!

Я кладу рождественский календарь на стол и открываю первые пять дверок: лошадь, луна, елка, машина и святой Николай. Прежде чем я успел опомниться, я выел их все и ощутил странное чувство пустоты. Несколько минут я молча смотрю вдаль, а потом быстро пишу пост о буддийском монахе, который встретился мне вчера в Чжэндине. Облаченный в оранжевую рясу, он сидел у входа в храм с опущенный головой, очевидно, погруженный в медитацию. Я подошел поближе и сделал пару фотографий храма, держась так, чтобы случайно не помешать.

Он оставался совершенно неподвижен.

Потом я остановился около него, он поднял на меня глаза, сморгнул, и на лице его появилась улыбка, он протянул мне под нос дисплей мобильного телефона. Там было написано «SETUP».

И тут до меня дошло.

– Учитель! – говорю я, смеясь. – Правильно ли я понимаю, что ты переключил язык и теперь не знаешь, как вернуть обратно китайский?