Сразу после Февральской революции назначенный министром юстиции Керенский выступал в Таврическом дворце. Он появился на трибуне Екатерининского зала, и тысячная толпа зааплодировала.

– Товарищи! – говорил Александр Федорович. – В своей деятельности я должен опираться на волю народа. Я должен иметь в нем могучую поддержку. Могу ли я верить вам, как самому себе? (Бурные овации, возгласы: «Верим, верим!») Товарищи, я не могу жить без народа, и в тот момент, когда вы усомнитесь во мне, – убейте меня! (Новый взрыв оваций.) Товарищи, позвольте мне вернуться к Временному правительству и объявить ему, что я вхожу в его состав с вашего согласия, как ваш представитель.

Зал разразился бурными аплодисментами, переходящими в овацию, и возгласами: «Да здравствует Керенский!» Рабочие и солдаты подняли Керенского на руки и понесли. Кого еще из министров носили на руках?

Александр Федорович стал вторым и последним главой правительства, которое объявило амнистию по всем делам политическим и религиозным, свободу союзов, печати, слова, собраний и стачек. Отменило все сословные, вероисповедные и национальные ограничения. Начало подготовку к созыву на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования Учредительного собрания, которое должно было установить форму правления и принять конституцию страны…

После Февраля не было в России более популярного и обожаемого политика. Но Керенский вовсе не был самовлюбленным нарциссом.

«Радостное и даже восторженное ощущение себя как избранника судьбы и ставленника народа в нем, бесспорно, чувствовалось, – замечал современник, – но «хвастовства» и «замашек бонопартеныша», в чем его постоянно обвиняли враги как слева, так и справа, в нем не было…»

Его судьба похожа на судьбу Михаила Сергеевича Горбачева: сначала невероятный восторг, потом полное неприятие. Александр Федорович был государственником и патриотом. И при этом вот уже сто с лишним лет над Керенским принято только издеваться.

Он потерпел поражение. Но почему?

«Думаю, что, если бы Керенский чаще пользовался своим бесспорным правом на отдых, – писал философ Федор Августович Степун, в ту пору начальник политуправления военного министерства, – дело революции от этого только бы выиграло. Большинство сделанных Керенским ошибок объясняется не тою смесью самоуверенности и безволия, в которой его обвиняют враги, а полной неспособностью к технической организации рабочего дня. Человек, не имеющий в своем распоряжении ни одного тихого, сосредоточенного часа в день, не может управлять государством.

Если бы у Керенского была непреодолимая страсть к ужению рыбы, он, может быть, не проиграл России большевикам. Руководство людьми, да еще в революционную эпоху, требует, как всякое искусство, интуиции. Интуиция же, младшая сестра молитвы, любит тишину и одиночество».

Но дело было не в усталости и не в дефиците свободного времени. Демократия – не подарок, не самостоятельно действующий механизм, а форма политической культуры, которую следует развивать и поддерживать. От Февраля до Октября прошло слишком мало времени. От внезапно свалившейся свободы растерялись. Вертикаль власти рухнула, а привычки к самоорганизации не было. Она бы появилась, но не хватило времени.

Говорили, что Россия не готова к демократии. Ребенок рождается на свет не красавцем. Трудно в этом крохотном существе разглядеть будущую красавицу или олимпийского чемпиона. Но на этом основании не надо выплескивать с водой и ребенка. Ему надо вырасти. А демократия в России такого шанса не получила.